Денис Горбач, 29.09.2009
Сегодня среди многих левых слышны разговоры о том, что нынешний экономический кризис – это конец капитализма. Такой диагноз пока что преждевременен (позже увидим, почему), но в основе своей верен. Дело в том, что в очередной раз даёт о себе знать врождённый порок капиталистической системы: тенденция нормы прибыли к понижению. И на этот раз, похоже, под рукой у власть имущих не будет средств для оттягивания неизбежного конца.
Прибавочная стоимость и норма прибыли
Как работает капиталистическое предприятие? Изначально буржуа уже имеет так называемый «стартовый капитал»; он получил его в процессе первичного накопления. То есть, тот самый первый миллион, о путях появления которого не готов был рассказать публике Джон Рокфеллер. Те деньги, которые появлялись в результате «ограблений века», нехитрых махинаций и банального бандитизма – а в нашей стране в 1990-е годы их «зарабатывали» с помощью паяльников, утюгов и кастетов.
Имея эти деньги, предприниматель вкладывает их в покупку необходимого оборудования (постоянный капитал) и рабочей силы (то есть, нанимает работников, это переменный капитал). Рабочие производят на его станках продукт, стоимость которого, однако, не равняется сумме денег, потраченных на зарплату и покупку станков: если бы было так, капиталисту не было бы никакого резона вообще что-то затевать. Но в процессе работы пролетарий производит избыток – прибавочную стоимость. Именно за счёт этого предприятие не выходит «в ноль», а получает при продаже товара прибыль, которую присваивает капиталист. То есть, какие бы выгодные условия работодатель ни предлагал работнику, он всё равно будет обкрадывать пролетария, отбирая капитал, созданный его трудом – иначе нет смысла держать лавочку открытой. Это и называется законом прибавочной стоимости, за счёт этого и растёт капиталистическая экономика, а вместе с ней – масштабы эксплуатации наёмного труда. Однако капиталист не один на рынке: его преследуют конкуренты, и, чтобы остаться на плаву, он постоянно вынужден совершенствовать оборудование, заменяя его более производительным. Пусть я потрачу много денег на новый станок, но он сможет обрабатывать двенадцать деталей в час, тогда как устаревшие станки моих конкурентов – только десять. За счёт этого быстро окупятся деньги, вложенные в покупку станка, я буду выпускать на 20% больше деталей и быстро обгоню остальных. Такова идеальная схема, часто её используют апологеты капитализма, чтобы показать, как он «движет вперёд технический прогресс». Но на практике затраты на создание новой техники растут быстрее, чем прибыль. Норма прибыли (отдача от вложенного в производство и воспроизведённого в товаре капитала) неумолимо снижается, пока не достигает нуля.
Выход прост: капиталист снижает зарплату работникам. Дебет с кредитом снова сходятся, он опять получает свой барыш, несмотря на страдания тех, кто своим трудом создаёт эту прибыль. Но вот проблема: спустя какое-то время фабрикант обнаруживает, что его продукция больше не пользуется спросом. Её просто некому покупать, ведь конечные потребители – те самые пролетарии, которые составляют абсолютное большинство общества, но едва сводят концы с концами. Наступает то, что Карл Маркс назвал кризисом перепроизводства: склады ломятся от готовой продукции, в ней нуждается масса людей, но у них нет денег, чтобы её купить.
Анархист Пётр Кропоткин поправил Маркса: правильнее называть эту ситуацию кризисом недопотребления, а не перепроизводства. Ведь производится как раз нужное количество товаров; другое дело, что их не могут приобрести потребители. Спрос есть, огромный, но, к сожалению, неплатёжеспособный. А раз так – производство останавливается, рабочих выгоняют на улицу, они лишаются последних средств, покупательная способность безработного населения стремится к нулю, кризис углубляется.
Можно было бы раздать залежавшиеся товары бесплатно – ведь они всё равно не приносят капиталисту никакой прибыли, да ещё и приходится платить за их хранение на складе. Но это противоречит законам рынка и интересам частных собственников: если потребители получат товар бесплатно, им уже не нужно будет его покупать. Поэтому капиталисту выгоднее попросту уничтожить большую часть продукции, чтобы меньшую часть всё-таки раскупили по баснословно взвинченным ценам. Так, во время Великой депрессии в США масса людей умирала от голода, и в это же самое время в море топили целые баржи зерна, чтобы только поддержать спрос на хлеб. Множество людей страдает, но и капиталисту нехорошо: прибыль всё равно снижается.
Наблюдая первый глобальный экономический кризис 1857—1858 годов, Маркс спешил написать свой политэкономический труд, полагая, что за этим кризисом последует полное крушение капитализма, и его работа утратит всякую актуальность. Однако рецессия быстро окончилась, и Маркс понял, что кризис – просто «запланированный конец света», который будет повторяться неограниченное число раз. А значит, рассчитывать на «автоматический» конец капитализма не приходится.
Через какое-то время кризис проходит: многие разорились, а у тех, кто выжил, появились свободные средства для нового накопления и развития. Промышленность вновь набирает обороты, начинается новый «деловой цикл», но лишь до поры до времени. Историю капитализма с его запрограммированными кризисами можно сравнить с человеком, который с разбегу врезается в стену, больно ударяется, трёт ушибленное место, отходит назад, снова разбегается – и опять головой в стену.
Империализм и некапиталистические рынки
Эти законы были открыты только во второй половине XIX века, но на практике соответствующие ограничения существовали уже на заре капитализма. Тем не менее, система успешно развивалась – за счёт внешних, некапиталистических рынков. Сначала развитие шло благодаря взаимодействию с феодальными классами землевладельцев и крестьян. Капиталисты «впаривали» им свою продукцию и за их счёт наращивали производство, в то же время удерживая рабочих на голодном пайке. Со временем в деревню тоже проникают капиталистические отношения: производство укрупняется, мелкие собственники разоряются и пополняют в городе рынок рабочей силы. Довольно скоро система полностью поглощает село и нуждается в других рынках, внешних по отношению к себе.
Тогда капиталисты обращают внимание на территории Азии и Африки, до сих пор живущие в феодальной или даже первобытнообщинной эпохе. Начинается эпоха колониализма: капитал развитых европейских стран агрессивно «осваивает» новые рынки сбыта, на карте появляются огромные империи. Кроме рынков сбыта, колонии исполняют роль обильных источников дешёвого сырья для европейских хозяев. Типичная схема железнодорожных путей, проложенных в колониальную эпоху – одна ветка, от месторождения ископаемых к морскому порту. Из колонии вывозилось сырьё, а обратно возвращался готовый товар.
С каждым кризисом в Европе капиталы концентрируются: одни буржуа разоряются, другие прибирают к рукам их средства. В ходе этого естественного развития довольно скоро можно забыть о какой-либо свободной конкуренции: рынки полностью переходят под контроль нескольких огромных монополий. Крупный монополистический капитал, в свою очередь, всё теснее сращивается с государственным аппаратом, обслуживающим интересы нескольких хозяев страны.
Одно из следствий такого положения – вывоз капитала в колонии. На «родине» монополисты, обладающие огромными ресурсами, уже не могут их эффективно вложить так, чтобы гарантировать себе достаточную норму прибыли. Задыхающаяся от избытка капиталов Европа начала вывозить их в колонии: там, на неразвитом местном рынке, строительство и введение в эксплуатацию какого-нибудь свечного заводика сулит огромную норму прибыли. Тогда как во Франции или Англии с их насыщенными, конкурентными рынками этот заводик в лучшем случае будет приносить хозяину гроши, а в худшем – раздавлен конкурентами. Именно из тех времён, конца XIX века, к нам пришло слово «инвестор»: так лелеемые нашими властями «иностранные инвесторы» – это и есть капиталисты, ищущие больших прибылей в отсталых странах.
Однако при этом они должны контролировать положение дел в колонии – чтобы не получилось так, как в нашей стране в 1917 году, когда крупная французская, английская, бельгийская буржуазия в одночасье потеряла все свои капиталы, вложенные в донецкие шахты и рудники Кривбасса. Чтобы гарантировать безопасность своих инвестиций и платёжеспособность колоний, метрополии стремятся установить над ними экономико-политический контроль. Всё это в сумме и называется империализмом.
Довольно скоро все «ничейные» земли были разобраны, и европейские страны начали вооружённую борьбу за передел колоний. Кульминацией этой борьбы стали Первая (1914—1918) и Вторая (1939—1945) империалистические войны.
Роза Люксембург, исследуя империализм, пришла к выводу, что капиталистическая система не может существовать без некапиталистического окружения. Вторжение глобального капитализма на «неосвоенные» территории продолжалось на протяжении всего ХХ столетия; последним мощным импульсом стало крушение СССР. Будучи вполне капиталистическим государством, прекрасно вписанным в мировую рыночную экономику, Советский Союз и его сателлиты, тем не менее, оставались рынками, закрытыми для западного капитала вплоть до начала 1990-х годов. Открытие этих рынков стало, пожалуй, последним импульсом, гарантировавшим продление жизни системы ещё на какой-то срок. Ведь на тот момент уже был «вскрыт» Китай, «освоены» Латинская Америка, Юго-Восточная Азия, Ближний Восток.
Попытки остановить поезд
Впрочем, уже к концу 1920-х годов глобальный капитализм, казалось, подошёл к своему логическому концу. Освоение колониальных рынков шло не так быстро, как хотелось бы, и не успевало компенсировать неуклонное понижение нормы прибыли в метрополиях. Потребление и экономический рост приходилось стимулировать путём надувания биржевых и финансовых пузырей. Этот механизм прост и не претерпел значительных изменений по сей день: какой-то рынок (скажем, рынок морковки) объявляется чрезвычайно прибыльным и перспективным. Цены на морковь растут, спекулянты вкладывают в морковную индустрию капитал, производство красного корнеплода переживает невиданный бум и тянет за собою вверх всю экономику. Состояние морковных магнатов растёт, как на дрожжах, и даже низкооплачиваемые рабочие выкраивают из своих доходов деньги на покупку акций овощебазы: они рассчитывают, что это верное вложение обеспечит им безбедную старость. Однако в какой-то момент рынок насыщается до отказа, инвестиции в морковный бизнес уже не окупаются, норма прибыли стремительно падает. Спекулятивный пузырь лопается, экономика падает в пропасть, волна банкротств выбрасывает безработных на улицы (а спекулянтов – на те же улицы, но сверху, из окон небоскрёбов). Капиталисты, вовремя сыгравшие на понижение, получают баснословные прибыли на фоне всеобщего разорения, а через какое-то время могут начинать надувать новый пузырь. Экономика вновь разгонялась по направлению к стенке.
Крах биржевого пузыря в 1929 году, однако, нанёс мировой экономике такой сильный удар, после которого она не могла оправиться с помощью традиционных средств. Аналитики и дельцы упорно ждали «планового» оживления рынка, но экономическая депрессия никак не хотела оканчиваться. Наоборот, она со временем только углублялась, оказывая разрушительное воздействие на всю экономику. Ни у кого не было достаточно капиталов, чтобы рыночными средствами, наконец, оживить экономику.
На помощь пришёл комплекс мер, названный позже (и не совсем заслуженно) кейнсианством по имени британского экономиста Джона Мэйнарда Кейнса. Идея спасения капитализма от неминуемого крушения была настолько же гениальна, насколько проста: пусть государство административными рычагами перераспределит ресурсы, обеспечив определённый прожиточный минимум пролетариату. В разгар депрессии оно организует масштабные проекты, требующие большого количества рабочей силы. Безработные получат рабочие места и достойную зарплату и обеспечат достаточный стабильный спрос на продукцию капиталистов. Дополнительный эффект – сооружение огромных инфраструктурных проектов: дамб, автобанов, электростанций. Но это необязательно: по словам Кейнса, достаточно, чтобы половина всех рабочих в стране просто копала ямы, а вторая половина их тут же закапывала. Впервые в истории пролетариат рассматривается не только как неисчерпаемый ресурс дешёвой рабочей силы, но и как важный фактор экономического роста. Буржуазия вынуждена поделиться с ним деньгами, и в результате экономика действительно «вырулила», а в обществе образовался невиданный ранее «средний класс»: стабильное большинство населения с относительно высокими доходами и уровнем потребления. Пролетарии, у которых, вдобавок к их пресловутым цепям, появились холодильники и телевизоры, потеряли вкус к революции, и, казалось, капитализму больше не угрожают ни экономические кризисы, ни социальные потрясения.
Но закон о тенденции нормы прибыли к понижению оказался неумолим: высокие расходы на зарплату и социальную помощь последовательно понижали норму прибыли. В 1970-х годах она упала до 4% – порог, за которым, с точки зрения капиталиста, нет смысла продолжать производство. Уже в 1960-х предприниматели, чтобы повысить прибыль, начали снижать зарплату и повышать цены. Спрос на их продукцию немедленно упал, производство начало сокращаться, цены стали расти ещё быстрее, одновременно с безработицей. Кейнсианская модель не смогла справиться со стагфляцией (одновременным ростом цен и безработицы), она просто не предусматривала такого развития событий. Кейнсианство оказалось лишь временной затычкой, и экономика снова начала рушиться. Кроме того, систему снова расшатывали социальные волнения: молодёжь 1968 года уже не впечатляло наличие в доме холодильника, она требовала демонтажа капитализма. Оценив серьёзность положения, власти постарались забросать рабочее движение деньгами, разорвав его альянс с революционным студенчеством. А в сфере экономики кризис 1974—1975 годов означал конец исторического классового компромисса и начало эпохи неолиберализма. Буржуазия снова начала наступление на права рабочих – поддерживая, впрочем, до поры до времени определённый уровень благосостояния «среднего класса» у себя на родине.
Но само производство массово выводилось за рубеж, в страны Третьего мира, в поисках дешёвой и непритязательной рабочей силы и высокой нормы прибыли. За обывателями западных стран осталась роль потребителей, субсидируемых местными правительствами, а глобальным классом-производителем стал пролетариат стран Азии, Африки и Латинской Америки, лишённый каких-либо социальных и политических прав. Падение нормы прибыли продолжалось (в 1980-х она упала до 2%, сейчас – ещё ниже), но было относительно незаметным и безболезненным благодаря финансово-кредитным пузырям.
Потребление беднеющего «среднего класса» западных стран поддерживали на достаточном уровне с помощью дешёвого кредита: население жило в долг. Правительство США обеспечивало благосостояние граждан, печатая доллары и казначейские обязательства, то есть, живя в кредит, но не расплачиваясь.
Понятно, что всё это не могло продолжаться вечно, и можно только аплодировать правящим кругам, которые так умело балансировали на грани, что громоздкая неустойчивая конструкция начала рушиться только в 2007 году, после краха пузыря на рынке американской недвижимости. Сейчас правительства всего мира пытаются возрождать кейнсианские методы управления экономикой. Получится ли повторить сегодня успех 80-летней давности – неизвестно. Но даже если так, история показала, что успех этот крайне нестабилен.
Пределы роста
Оппоненты Розы Люксембург указывали, что капитализм может развиваться и без внешних рынков, будучи полностью замкнутой системой: прибавочную стоимость можно реализовать с помощью государства, которое обеспечит спрос и направит избытки капитала в «чёрные дыры»: на вооружение и военный комплекс, на космические исследования. «Военное кейнсианство» – неотъемлемый элемент развитой экономики, будь то США или СССР разных периодов. Эти рынки сложно насытить, они будут постоянно поглощать избыточные мощности. Кроме того, капиталисты могут создавать спрос друг для друга: именно так работает, например, японский капитализм. Уровень потребления среди населения там держат на низком уровне, а производят в основном средства производства, которые и продают друг другу. Имея такие отдушины, можно не переживать из-за проблемы «старения капитализма»: когда объёмы основного капитала приобретают такие огромные масштабы, что создают всё больше и больше препятствий для новых производительных инвестиций. Всё было бы в порядке, если бы не явление, известное как «пределы роста».
Без чего не может обойтись капитализм, так это без постоянного роста объёмов экономики. Этот рост для нормального функционирования системы должен равняться 2,5—3%. Если в 1750 году, по подсчётам американского географа Дэвида Харви, весь объём капиталистической экономики составлял $135 млрд., то в 1950 он был равен $4 трлн., в 2000 – $40 трлн., а в 2010 достигнет $100 трлн. Параллельно по экспоненте растут и все остальные параметры: так, при сохранении таких темпов роста в 2030 году капиталистической экономике потребуется 3 трлн. рабочих мест (то есть примерно 444 сегодняшних перенаселённых планеты Земля, считая младенцев и стариков). Не менее угрожающими темпами растёт потребность капиталистической экономики в природных ресурсах. И речь не только об ископаемых, но и, например, о воде. С другой стороны, требуется всё больше «стоков» для утилизации отходов капиталистического производства. Прогнозы, сделанные в этом отношении группой учёных ещё в 1972 году, аккуратно сбываются, а это значит, что уже при нашей жизни, через несколько десятков лет, капитализм окончательно зайдёт в ступор.
Несмотря на такую предопределённость, антикапиталистическое движение не должно, по примеру «экономистов» конца XIX века, успокоенных «железными историческими законами марксизма», расслабляться и «запасаться попкорном» в ожидании новой эпохи. Ведь от него зависит, каким будет неминуемое крушение капитализма: плавным переходом к экономике, основанной на принципах полного удовлетворения потребностей и всестороннего развития человека – или глобальной социально-экономической, экологической и гуманитарной катастрофой невиданных масштабов? Пока что мир на всех парах вслепую движется к обрыву, за которым – разрушение всего, что нас окружает, тотальное одичание и постапокалиптические пейзажи из компьютерной игры Fallout. Но в наших силах (нашего поколения) остановить это движение и осмысленно перейти к стабильному, сытому, скучноватому, рациональному обществу либертарного коммунизма.
Прим. ред. Мы полностью разделяем изложенные в статье марксистские положения о закономерностях капиталистического способа производства, следствием которых являются хронические кризисы и, в конце концов, неизбежный тупик. Очень убедительна экстраполяция этих положений на экономические отношения современного капиталистического общества. Вряд ли только можем согласиться с термином «либертарный коммунизм», т. е. свободный коммунизм, ибо коммунизм — это и есть скачок из царства необходимости в царство свободы. Мы не можем согласиться с идеями либертарного коммунизма, иначе анархо-коммунизма, основанными на взглядах Прудона, Бакунина и Кропоткина о свободных, не координируемых ассоциациях отдельных мелких производителей.
А что означает «зависит от нас»? автор не раскрыл.
Как показывает опыт «революционной борьбы», пока что от нас ничего не зависит. Общество продолжает развиваться стихийно, не обращая внимания на пророчества марксизма относительно скорой гибели капитализма в пользу коммунизма и что-то делающие — не понятно что — коммунистические партии.
@Прим. ред. Мы не можем согласиться с идеями либертарного коммунизма, иначе анархо-коммунизма, основанными на взглядах Прудона, Бакунина и Кропоткина о свободных, не координируемых ассоциациях отдельных мелких производителей.@
Вы правильно делаете, что «не можете согласиться» С ИДЕЯМИ анархо-коммунистов — идейная борьба коммунистов-марксистов с коммунистами-анархистами завтра ведь не отменяется. Но, в то же время, вы делаете неправильно, что «не можете» приветствовать ПРАКТИКУ создания либертарных коммун, начиная от израильских кибуцев. Вы с придыханием шепчете слова раннего Маркса о том, что коммунизм «для нас» есть действительное движение, заключающееся в том, чтобы постоянно уничтожать «теперешнее состояние» общества. Но вы не допускаете эту мысль до своего мозга, делая её достоянием только своих шепчущих губ. Ибо если бы вы её допустили проникнуть в ваш мозг, то вы поняли бы (наверное): «мы» обязаны приветствовать ЛЮБЫЕ коммуны, поскольку они хоть в какой-то степени, но УНИЧТОЖАЮТ ЧАСТЬ «нынешнего капиталистического состояния» общества. Маркс, например, будучи весьма последовательным человеком, приветствовал возглавляемую ОТНЮДЬ НЕ МАРКСИСТАМИ Парижскую Коммуну... Сказав, чего там не хватало... Да и прочее он приветствовал, что показывало, что живую жизнь можно ПРАКТИЧЕСКИ организовать ПО-ИНОМУ, а не «так, как сейчас».
Вот это — допуск в мозг НЕПРИВЫЧНЫХ КОММУНИСТИЧЕСКИХ идей, ОБЪЕКТИВНАЯ их там переработка и выдача НАУЧНОГО результата — и есть, т.Хало, «зависит от нас». Или «мы» остаёмся ещё очень и очень долгое время начётчиками-догматиками (будем ждать, когда именно и только наши ГЕНИАЛЬНЫЕ идеи, вычитанные у классиков, овладеют массой), или «мы» будем приветствовать всякий шаг практического КОММУНИСТИЧЕСКОГО движения — ради того, чтобы небольшие коммунистические ручейки, размывающие понемногу капитализм, слились затем в могучую коммунистическую реку.
А.С. Ососков
Капитализм только начинает быть
Выступление на заседании гуманитарно-политического клуба «Росс – XXI век»
Я готовился к тому, чтобы актуализировать и проблематизировать понятие капитализма. Вот уже лет 40 и на Западе и у нас, к сожалению, понятие капитализма считается устаревшим. В ходу было понятия постиндустриального или информационного общества. А они, эти понятия, когда подспудно, а когда открыто, трактовались как посткапиталистическое общество. Вот все и думали, что общественное развитие якобы преодолело капитализм, и как понятие, и как реальность. Должен признаться: я тоже достаточно долго разделял, хотя бы отчасти эту иллюзию. Сейчас эта иллюзия почти изжита. Помог этому мировой финансовый кризис, поскольку все эти новомодные теории постиндустриализма, информационного общества, общества знаний и т. д. никаких кризисов не предусматривали и объяснить их не в состоянии. Вырос и теоретический уровень самосознания общества. Например, Ф. Уэбстер в книге «Теории информационного общества», фактически, разгромил постиндустриализм. Особо я бы выделил роль М. Кастельса. Думаю, его теория информационального капитализма – это передний край общественной науки. Он показывает, как под прикрытием постиндустриализма сложилась система, которая является «более капиталистической, чем любая другая экономика в истории. Это, особо безжалостная, захватническая форма капитализма, поскольку он сочетает в себе невероятную гибкость с глобальным присутствием». Поэтому рано хоронить, как сам капитализм, так и его понятие. Я настаиваю на том тезисе, что вопрос о сущности капитализма, об определении его места в мировом историческом процессе — главная, генеральная проблема всей философии истории, следовательно, и генеральная проблема исторической идентификации человека в мире. Без понятия капитализма, без знания его исторических пределов развития невозможно не только решить, но даже поставить, ни одну историческую задачу, ни один долговременный проект переустройства мира.
Вот Сергей Макаров говорит: «Я не знаю, что такое капитализм». Искренне поздравляю его с этим признанием. Прежде всего, потому, что 99% авторов, употребляющих это слово, полагают, что капитализм есть нечто само собой понятное и очевидное. А вот Андрей Фурцев в книге «Капитализм на Востоке» пишет: «Капитализм – одна из самых загадочных и трудных для изучения исторических систем… Это Капиталистический Сфинкс». Можно смело утверждать: никто в мире не знает и знать не может, что такое капитализм в его сущности». Не может знать потому, что капитализм не завершен. А поскольку историю все же творит человек, вопрос о будущем капитализма – это предмет не научного прогноза, но экзистенциального выбора. Потому, я предлагаю принять за истину ту гипотезу, что капитализм только начинает быть…
Санатин – А в России что, капитализм?
Ососков – Квазикапитализм, симулятивный капитализм. Д. Сорос ввел понятие «бандитский капитализм», вполне адекватное. Есть такая женщина — Валентина Гавриловна Федотова. Крупнейший специалист-эксперт по капитализму. Под ее редакцией вышла недавно большая книга о глобальном капитализме. Так вот лет 10 назад она в статье в «Независимой газете» употребило слово «бандитский капитализм». И в скобках добавила – это научное понятие. Т. е. речь идет о том, что понятие бандитского капитализма есть до сих пор единственное, которое как-то объясняет, что происходит в нашей стране. Правда у М. Вебера есть понятие, по сути, аналогичное. Это понятие авантюрного капитализма.
Я хотел бы еще напомнить один эпизод из истории марксизма на Руси. Первый наш либерал Каверин написал анонимную статью «Разговор с социал-демократом», где процитировал знаменитую фразу Маркса «Германия больше страдает не от капитализма, а от недостатка его развития». И, естественно, применил к России. Потом это постоянно твердили и Струве и Плеханов, даже Ленин как-то обмолвился. Так вот я настаиваю, что этот тезис актуален и для нас. Россия страдает больше от недостатка развития капитализма, как и большая часть современного мира, впрочем. И последнее: капитализм – это свобода. Капитализм – это развитие и прогресс.
Ваш свободный, развивающийся и прогрессирующий капитализм сбросил две атомные бомбы на мирные города Японии, превратив вторую мировую войну в ядерную, уничтожив заодно двести пятьдесят тысяч мирный людей, детей, стариков, женщин.
Замечательный капитализм !!!
Вам не хватает только оказаться в эпицентре очередного взрыва, порождённого капитализмом, чтобы завершить портрет Вашего кумира — капитализма.
Атомные бомбы сбросил не капитализм, а конкретные люди. Можно их назвать капиталистами, но что это дает? Войны то изобрели не капиталисты. А в XX веке социалисты уничтожили людей гораздо больше, чем капиталисты. Особенно, если учесть, что немецкие «фашисты» на самом деле национал-социалисты. Если к ним присовокупить деяния коммунистов, от Ленина-Сталина до Мао и Пол Пота, то ясно, что во всей мировой истории никто с ними не сравнится по масштабу массовых убийств.
При чём тут коммунизм и социализм?
Вот если бы было сказано, что социализм Сталина в 1937—1938 годах — это счастье советский людей, — тогда бы я понял Ваши возмущения.
Но не я, а Вы заговорили о прекрасном капитализме, который без конкретных людей — ничто. И вообще, капитализма без людей не существует. Так что не надо обелять капитализм, и очернять капиталистов, которые уничтожили в ядерном пожаре 250 тыс. людей.
Лучше сознайтесь, что Вы в политэкономии ничего не смыслите. А только такой человек может восхищаться капитализмом.
Кто изобрёл войны?
Вы счастливы тем, что войны изобрели не капиталисты.
Но общественное отношение, которое является источником войн, начиная с рабовладельческих времён, при капитализме остаётся тем же. Капитализм это отношение не преобразует в неантагонистическое, а наоборот, обостряет до мирового противостояния. Мировые войны — детище Вашего прекрасного капитализма. Вторая мировая война превратилась в ядерную, благодаря Вашему прекрасному капитализму. Весь мир сотрясается от конфликтов, которые порождают антагонизмы капитализма.
Уберите антагонистические буржуазные отношения — и все, абсолютно все конфликты исчезнут в тот же миг.
Но нет, капитализму нужна сверхпибыль, без которой ему смерть. Вот и взрывают конкуренты друг друга, вот и бьются за ресурсы. Что ИГИЛ, что капитализм — общественное отношение у них одно и то же — это антагонистическое отношение между участниками процесса производства. Вот где собака зарыта, вот откуда надо начинать бороться с терроризмом, — а не бомбить друг друга и радоваться «успехам», с которым каждый из них сеет вокруг себя смерть.
Видеть во всем антагонизмы, сводить к ним все конфликты и противоречия — это отрыжка архаичного манихейства и совковой философии, философии Ленина-Сталина. Капитализм, конечно не рай и не царство Божие на земле. Но он открывает пока что единственно возможную перспективу цивилизационного развития. Альтернативой капитализму пока что выступает только феодализм и феодальный социализм.
По Марксу, «ни одна общественная формация не погибает раньше, чем разовьются все производительные силы, для которых она дает достаточно простора, и новые, высшие производственные отношения никогда не появляются раньше, чем созреют материальные условия их существования в лоне старого общества». Исторический опыт доказывает однозначно, что производительные силы в условиях реального капитализма продолжают ускоренно развиваться, пророчества Маркса оказались не состоятельны. Это относится и к пророчествам, касающимся экономических циклов развития. Об этом писали Поппер, Шумпетер, Мизес. Что же до социализма... Шумпетер очень точно заметил: если капитализм и погибнет. то не от недостатков и пороков, но от своих успехов. Я уверен, что так и произойдет. Но конечно не в XXI веке.
Александр Ососков пишет:
«Видеть во всем антагонизмы, сводить к ним все конфликты и противоречия — это отрыжка архаичного манихейства и совковой философии, философии Ленина-Сталина».
Почему Вы решили, что я антагонизмы вижу во всём?
Я вижу их там, где они есть. А где их нет, — как же я их увижу?
Но не видеть совершенно очевидную, режущую глаза связь между товарным производством и существующими кровавыми конфликтами, например, цепочку явлений — производство нефти — отношения частной собственности на землю, где добывают нефть — ИГИЛ — терроризм, — значит уходить от действительности, поднимать руки перед проблемами, готовыми уничтожить всё живое на Земле.
Прежде чем читать и цитировать «учёных», которые не разобравшись в вопросах, нахваливают товарное производство, сами пораскиньте мозгами, и Вы без труда сможете уловить эту связь. Товарное производство — это «война всех против всех» — эти слова Маркс цитировал в своей «К критике гегелевской философии права», когда ему было всего только 26 лет, когда «Капитал» ещё не увидел свет, а Ленина со Сталиным и в помине не было.
«Бандитский капитализм» в России отличается от «Бандитского капитализма», который воспроизводят и возглавляют США, только размахом терроризма. В России он существует в рамках отдельных регионов, в котором участвуют отдельные лица, а США его распространили на весь мир, втянув в него миллионы людей и десятки стран.
И все эти кровавые конфликты, весь мировой терроризм, возглавляемый США для Вас не являются свидетельством того, что капитализм перешёл все границы позитивного развития. Эти границы он перешёл ещё в 19-м веке, — собственно, с того времени, когда он стал приносить в жертву своей сущности — производству прибыли, — женщин, детей, стариков. Изучите получше историю 19 века в Англии, — и у Вас исчезнут вопросы.
Отсутствие у Вас необходимых знаний марксизма, который отмечает бешенный рост производительности труда при капитализме, его неудержимый характер развития с целью получения прибыли, его алчность и цинизм, не останавливающиеся перед любым преступлением — рождают у Вас иллюзии того, что капитализм находится на восходящей ветви развития.
Вы возводите в абсолют технический прогресс, который свойственнен человеческому обществу в целом, и игнорируете положение дел в общественных отношениях. Так вот, капитализм довёл общественные отношения до того предела, за которым нам с Вами уже не жить, за которым смерть человечеству. Не видеть общественные антагонизмы сегодня преступно. Это значит быть соучастником всех тех преступлений, которые совершаются в мире.
Так уж получилось в нашей истории, что практика отношений далеко опередила науку, которая пытается понять общественные отношения и найти способ организации общественного производства вне антагонистических товарных отношений.
Вот Вы, например, можете себе представить общественное производство вне товарных отношений? Судя по Вашим восторгом тем обществом, которое не останавливается перед убийством тысяч ни в чём не повинных детей, женщин, стариков, — Вы вряд ли задумывались над этим вопросом, — а он сегодня является архиважным, от его решения зависит жизнь на нашей планете.
Вот какую задачу надо срочно решать практически, а не восхищаться изуверствами капитализма.
А Вы, можете себе представить общественное производство вне товарных отношений? Современное производство выпускает примерно 3,5 миллионов разных продуктов. Как их распределить без товарно-денежных отношений? ввести еще раз военный коммунизм?
Уважаемый Александр Ососков !
Давайте вместе прочитаем Ваше последнее сообщение:
«А Вы, можете себе представить общественное ПРОИЗВОДСТВО вне товарных отношений? Современное производство выпускает примерно 3,5 миллионов разных продуктов. Как их РАСПРЕДЕЛИТЬ без товарно-денежных отношений? ввести еще раз военный коммунизм?»
Итак, я Вам предлагаю представить общественное производство вне товарных отношений, а Вы, ни слова не сказав о производстве вне товарных отношений, задаёте мне задачку осуществить распределение вне товарных отношений. Да ещё делаете приписку, что, сделать это как-нибудь иначе, кроме как с помощью военного коммунизма, скорее всего, невозможно, поэтому у Вас и «альтернатива» только одна — военный коммунизм.
Другими словами: я Вам — про Фому (производство), а Вы мне — про Ерёму (распределение).
На этом можно было бы остановиться, предоставив Вам возможность поправить свой ответ. Но, зная наперёд, что Вы вряд ли скажете что-нибудь новое, остановлюсь на том, что есть.
Отвечу на Ваш вопрос: я могу представить производство вне товарных отношений. А поскольку производство вне распределения невозможно, то и распределение, адекватное общественному производству, так же будет осуществлено вне товарных отношений.
Разумеется, я не гений (не того напали), и доложу Вам, что открытие нетоварного (коммунистического) способа производства принадлежит не мне. Но так как я с этим открытием познакомился, то могу ответственно заявить, что ничего общего, кроме понимания необходимости отрицания товарных отношений, с военным коммунизмом нетоварный (коммунистический) способ производства не имеет.
Военный коммунизм убивал всякую производственную инициативу, превращая производственников (в подавляющей массе это были крестьяне) в рабов, не имеющих никакого влияния на политику, управление экономикой, распределение — т. е., не имея ни один из признаков коммунистического (нетоварного) способа производства. Если Вы скажете, что обмен проходил вне товарно-денежных отношений, то возразить на это можно тем, что обмена не было, была конфискация.
Коммунистический (вне товарный) способ производства даёт производственной инициативе максимально возможный простор. Так что не надо пугать людей той вне товарно-денежной организацией производства, которая к коммунистическому производству имеет весьма отдалённое отношение.
Советую Вам перечитать 42 том 5-го издания собрания сочинений В.И. Ленина, начиная с 27 страницы (и последующие тома на этот предмет). Там Вы обнаружите, что Ленин ставил задачу поиска новых экономических отношений, которые будут более эффективны, чем капиталистические. И там же он признаётся, что крестьянин никаких других, кроме как товарно-денежных отношений, не знает, и что никакая агитация не заставит его изменить к ним своё отношение. Только положительным примером, который покажет крестьянину, что новый способ производства даёт ему лучшую жизнь, можно убедить крестьянина в том, что вне товарные отношения более эффективны, чем товарные. Поэтому задача коммунистов — организовать эти новые отношения и показать пример, как это делается.
К большому сожалению, ни при Ленине, ни тем более после Ленина, вплоть до сегодняшнего дня, мировое коммунистическое движение не дало пример производства вне товарных отношений в силу сложности задачи. Зная решение, скажу, что сложности начинаются с того, что не в полной мере был изучен товар, в частности, Маркс в полном объёме определил товар, как вещь, но не определил его в полном объёме, как отношение между людьми.
А чтобы построить новые отношения, надо, во-первых, понять в полном объёме, что представляют собой старые (товарно-денежные) отношения (чего не было сделано ни Марксом, ни Лениным), хотя бы для того, чтобы понять, ЧЕГО НЕ НАДО строить, чтобы не принять очередную новую форму товарных отношений за коммунистические (социалистические), нетоварные. Но кроме этого надо в такой же полной мере понять, что такое новые отношения, чтобы понять, ЧТО НАДО строить.
Как вещь, товар в полном объёме определяется тремя его свойствами.
Товар:
1) есть продукт человеческого труда, созданный с целью воспроизводства человеческой жизни, как в материальном, так и в духовном её аспекте,
2) созданный не для собственного потребления, а для обмена на продукт, созданный другим производителем, и
3) обмениваемый на другой продукт по закону стоимости — т.е, за данный продукт можно получить такое количество другого продукта, на производство которого затрачено такое же количество абстрактного труда, сколько затрачено на производство данного продукта.
Чтобы понять в полном объёме, что такое товарные отношения, надо каждое из перечисленных трёх свойств товара перевести на язык отношений. И тогда мы получим совокупность отношений, которые представляют собой товарно-денежные отношения.
Это будет отправной точкой в теоретических поисках новых нетоварных отношений.
К сожалению, левое движение не только не достигло этой точки — не познало в полной мере товарные отношения, но оно даже не знает о её существовании, оно не знает, какие отношения необходимо отрицать, оно не знает, что оно этого не знает. Ему кажется, что оно в полном объёме владеет теорией капитала, а на поверку выходит, что оно не в курсе дела, что такое товар, как отношения между людьми.
Конечно, излагать здесь теорию нетоварных отношений я не намерен, тем более, что она далеко не простая. Отмечу только один факт. Лично мне понадобилось несколько лет, чтобы прийти к её пониманию. При этом первое знакомство с ней было сплошным разочарованием — какие-то абстрактные формулы, дифференциальные уравнения, и, никоим образом не связанное с ними (так мне показалось с первого поверхностного взгляда) некое распределение.
И только тщательнейшее изучение этой науки с карандашом в руках позволило мне проникнуться математической строгостью и безупречной логикой открытия коммунистических отношений.