Одним из самых значимых экономических событий ушедшего года стало принятие в середине марта 13-го пятилетнего плана КНР. Конечно, современные китайские пятилетние планы — это вовсе не то, что было в СССР, закончившем своё существование как раз в разгар 13-й (!) пятилетки, или в дореформенном маоистском Китае первых пятилеток (достаточно отметить, что в разработке плана принимали участие 11 руководителей частных компаний). Китайская экономика действительно является «рыночной» в том смысле, что её производственные предприятия, — включая государственные, — не координируют свои планы за счёт централизованно утверждаемых нормативов относительно того, кому, сколько, чего и для кого производить, а строят их каждый сам по себе исходя из собственного видения рынка: как правило, не пятилетнего (хотя возможны различные варианты долгосрочных договоров), а более краткосрочного. То есть, китайский «пятилетний план» не есть, строго говоря, планирование — он больше смахивает на то, что в советской экономической науке называлось «программированием» или «индикативным планированием», а, проще говоря, смесью госрегулирования и бюджетной политики (распределение бюджетных средств — с одной стороны, задание направлений, в том числе приоритетных сфер для капиталовложений, — с другой), включающей в себя изрядную долю рыночного прогноза. Тем не менее, учитывая масштаб экономики страны и фактическую однопартийность её политической системы, укрепляющую подобного рода кейнсианское вторжение в стихийность рынка, китайский план — как изрядный сгусток кейнсианского стабилизирующего начала — серьёзный фактор развития событий как в мировой капиталистической системе в целом, так и с точки зрения неравномерности её развития. Поэтому стоит на нём подробнее остановиться, заодно и проанализировав общественный характер этого плана.

13-й пятилетний план охватывает 2016—2020 годы — как раз до того момента, когда, согласно программе компартии Китая, должен завершиться период построения так называемого «среднезажиточного общества». Не в последнюю очередь именно поэтому план в устах официальных глашатаев сопровождается лозунговыми нотациями типа «всё для людей», «особенно для женщин», «покончить с бедностью», «инновационность», «экологичность», и т. п., на которые не стоит обращать серьёзного внимания, но за многими из которых всё же стоят реальные характеристики предполагаемого экономического развития, требующие более пристального рассмотрения.

Общая экономическая стратегия

План трезво оценивает международную обстановку, характеризующуюся перспективами слабого экономического роста, растущей социальной напряжённости и продолжения политики «затягивания поясов» в наиболее развитых странах, а также внутренние проблемы — избыток производственных мощностей при одновременной высокой долговой нагрузке предприятий, перепроизводство на рынке жилья, «ловушку среднего дохода», и т. д. Поэтому упор в плане экономического роста сделан на внутренний рынок, — и в первую очередь на сферу услуг и продвинутые обрабатывающие отрасли. Однако, будут поддерживаться на плаву и традиционные источники роста: например, избыток построенного жилья планируется ускоренно реализовать за счёт ослабления режима постоянной прописки и расширения прав собственности на жильё, — кстати, урбанизация Китая в 2020 году планируется на уровне 60%; сталелитейщикам, цветмету и тяжмашу настоятельно рекомендуется участвовать в заграничных инфраструктурных проектах — в частности, объединённых в рамках т. н. инициативы «Один пояс, одна дорога»; а для стимулирования иностранных концессионеров-экспортёров предлагается уравнять их в правах с китайскими предприятиями. Особое внимание, однако, переключено на привлечение иностранного капитала в сферы услуг: в частности, образования, бухгалтерского счетоводства, аудита и строительного дизайна; не обойдены стороной также банковские, страховые, пенсионные и брокерские услуги; настоятельно рекомендуется более активно интегрировать рекреационные услуги (туризм, санаторные и т. п.) и сельское хозяйство. Из серьёзных экономических реформ стоит отметить лишь то, что госпредприятия теперь можно будет банкротить — да и то, правда, перед государством же (так как должны они всё равно госбанкам); соответственно, это не банкротство собственников, а «провал управленцев». Вообще, в план вписано приличное количество либерально-рыночно-реформаторской словесной мишуры, не содержащей ни малейшей конкретики — создаётся впечатление, что она там существует только для отписки (не совсем понятно, правда, от кого; может быть, от особо подверженной империалистической пропаганде интеллигентской общественности, чтобы воду не мутила).

«Ни один процент населения не должен быть оставлен позади»

Китайское руководство пообещало ликвидировать бедность к 2021 году — досрочно, на 20 лет, опередив программу ООН: они всё ещё ориентрируются на эту, так называемую «программу ликвидации бедности к 2040 г.», про которую все остальные давно уже забыли на фоне кризиса и попеременно разгорающейся мировой войны. Планируется за пять лет вытащить из бедности около 50 млн. человек. Популярная в китайских бюрократических кругах байка звучит примерно так: «На Западе считается, что хорошо, когда „средний класс” охватывает большинство населения. Но один процент населения Китая — это население средней западной страны. Поэтому и один процент населения Китая не может быть оставлен позади». Достаточно красноречиво, хотя не совсем понятно, — если очень мягко сказать, — как вообще в условиях здравствующего капиталистического способа производства, по определению предусматривающего безработицу как минимум в несколько процентов, может не быть «оставлен позади» «один процент населения».

На самом деле, под этой едва ли не 100%-ой «среднеклассизацией» понимается то, что рассмотрено в следующих нескольких заголовках.

«Революционное сокращение разрыва между городом и деревней»

Эта «революция» представляет из себя, в конечном итоге, не более чем распространение уже давно действующей программы инфраструктурного строительства на беднейшие, в том числе отдалённые, сельские районы страны. При всей своей эгалитарности, она архибуржуазна, как, собственно, и весь пятилетний план. Например, к уже имеющимся 20 тысячам километров скоростных ж/д магистралей должно быть добавлено, согласно плану, ещё 30 тысяч. Это — порядка 80 миллиардов долларов в год; если приплюсовать сюда планируемые траты на строительство и ремонт 30 тыс. км. автодорог, то получатся и все 200. И это — не считая 50 с лишним новых аэропортов, городской подземки и другого электрического транспорта, которые продолжают активно развиваться; а также международных проектов наподобие китайско-пакистанского коридора (5 млрд. долл.), железной дороги Момбаса-Кагали (13,5 млрд.), трубопровода Нигерия-Алжир (9 млрд.), и — как венец всему — 278-километрового Никарагуанского канала (40 млрд. — для сравнения, пресловутый канал «Сибирь-Средняя Азия», так и не одарённый финансированием за тридцать хрущёвско-брежневских лет, стоит не больше 60 млрд.). Чиновники называют всё это «революцией транспортной системы».

Действительно, на фоне большинства стран Запада, не вкладывавших в транспортную инфраструктуру тридцать лет, всё выглядит внушительно; с другой стороны, по меркам крупной невоюющей социалистической страны, приведённая цифра — весьма посредственная сумма: 1—2% от национального дохода. По идее, такая важная и архиприбыльная статья расходов как транспортная инфраструктура должна бы поглощать больше. Китайские траты на неё всё-таки, по подсчётам некоторых экспертов, недостаточны, — особенно, если учитывать качество возводимых конструкций: те, что были построены 15 лет назад, уже начинают разваливаться (хорошая иллюстрация того, что на самом деле из себя представляет формальный ВВП). Всё-таки, несмотря на некоторые невиданные в истории капитализма позитивные особенности (госсобственность на землю и львиную долю банковской системы), в целом современному Китаю — несомненному передовику теперешнего капиталистического мира — далеко не только до капиталистических США и Англии на пике их систем, не говоря уже о социализме середины 20-го века, но даже до Запада времён его «кейнсианского ренессанса» в рамках общего кризиса капитализма или, скажем, Японии 90-х годов.

Помимо развития транспортной инфраструктуры, речь также идёт о другой «революции» — в инфраструктуре телекоммуникационной. Быстрый Интернет проникает в самое захолустье, и за счёт развития разного рода электронной коммерции, обеспечивающей приличные куши прибыли независимо от места базирования коммерсанта, резко сокращается разница в накоплении богатств между продвинутыми и нищими районами, а также между мужчинами и женщинами (в самом деле, больше половины электронной коммерции ведёт «слабый пол»).

С 1,3 миллиарда пользователей мобильными телефонами уже на 2016-й год, Китай имеет все шансы раздуть мощнейший сектор «цифровой экономики» (свыше четверти мировой Интернет-индустрии к 2020 году), в котором будет крутиться огромное количество абстрактных стоимостей. В результате, в придачу к самой большой в мире промышленности, может образоваться и самый большой в мире сектор услуг, — от которого мало собственно продуктивной потребительной пользы, но которым удобно размахивать в международных финансах как рычагом для залезания в долги, — увеличивающий финансовую мощь страны. Правящий класс это, по-видимому, очень хорошо ощущает, и потому к инфраструктурной программе прилагается широкий пакет мер по поддержке электронной коммерции на селе.

«Цифровая инновация» и «партнёрство между правительством и людьми»

Растущий и усложняющийся внутренний рынок электронной коммерции открывает возможности для разработки новшеств в цифровой сфере, а не только успешного внедрения чужих технологических, управленческих и сбытовых нововведений: это означает принципиально новую позицию в мировом разделении труда. Более того, к нему добавляется сфера «электронного правительства» — электронная площадка для оформления разнообразных, плодящихся как грибы, штрафов, лицензий и прочих навязываемых напрямую бюрократических «услуг» — тоже непроизводительных по своему характеру, и, как ни странно, тоже повышающих как формальный размер национальной экономики, так и спрос на цифровые технологии. Под «партнёрством между правительством и людьми», правда, понимается в первую очередь (за исключением фундаментальных исследований и тому подобных сфер, куда частник не может идти в принципе) отдача «новой экономики» на откуп именно частным компаниям наподобие «Алибабы», «Десяти центов», «Сина Вэйбо», и только во вторую — разного рода программы по «усилению роли технологий за счёт массового непрерывного образования в сфере компьютеризации и предпринимательской деятельности»; в особенности — как уже упоминалось ранее — «направленного на женщину-потребителя-предпринимателя». Как выясняется, «люди», в отличие от «народа», — это в первую очередь частнокапиталистическая собственность, и только во вторую — удачливая мелкобуржуазно-самозанятая публика.

Как уже говорилось ранее, «цифровая инновация» предусматривает значительное увеличение трат на исследования и разработку в сфере ИТ, — и не только за счёт частных компаний. Государство вообще увеличивает расходы на НИОКР — до двух с половиной процентов от ВВП к 2020 году. Речь идёт, конечно, в первую очередь о таких отраслях как искусственный интеллект (более 1 миллиарда долларов вложений в НИОКР), системы сбора и обработки больших объёмов информации (Big Data — 2 млрд.), Интернет-плюс, Интернет-решения (для сельского и городского хозяйства, финансовой сферы, производственной логистики), кибербезопасность (включая отечественные операционные системы), игры, и прочий ИТ; но также о транспортных средствах на альтенативных источниках энергии — NEV (до 5 млн. единиц, которые составят 5,1% от общего числа, при нынешних 1,3% в Китае и 0,6% в США), плюс фармакологический и семенной Биотех — в общем, обо всех из тех немногочисленных отраслей науки и техники, где ещё способен вести серьёзные исследования нынешний мировой капитализм. Предполагается, что к 2020 году Китай по общим расходам на НИОКР выйдет на второе место в мире; а если считать по покупательной способности, то, пожалуй, и на первое; конечно, доля этих расходов в современных капиталистических экономиках смехотворна — буквально 2—3 процента, если не считать уж особо продвинутых в этом деле (или бывших продвинутых — до кризиса) скандинавов (5—6%) и тому подобные страны. Для стимулирования изобретателей планируется более серьёзно, чем раньше, защищать патентные права: например, создать реестр нарушителей.

И вообще — «инвестируем в людей»

Про «критическую роль образования» на ближайший период мы уже немного поговорили — в основном она сводится к непрерывному (через всю жизнь) развитию навыков щёлкать мышкой и играть в бизнес, а также (по-видимому) к прилежному усвоению, между делом, информации о том, какие жизненные удовольствия сулит успешная игра, какие есть тому примеры, и т. п. То было «образование», а вообще-то, одну из центральных тем в обсуждении 13-го пятилетнего плана (в том числе и в критике его со стороны прозападных буржуастов) занимает медицина.

За первые 35 лет рыночных реформ и «экономического чуда» ожидаемая продолжительность жизни в Китае выросла аж на целых 3 года — «архичудесное» достижение, «уступающее» только советскому «застольному периоду» (в который, напомним, на фоне «ориентированного на людей» развития продолжительность жизни снижалась с первой половины 60-х годов до самого горбачёвского «сухого закона» — про африканизацию 90-х сейчас говорить не будем). И вот, наконец-то, за 12-ю пятилетку она выросла сразу на полтора года, составив 75 лет! Это вроде бы как немного выше, чем в недоедающей блокадной КНДР, но для имиджа «общества средней зажиточности» — всё равно, согласитесь, какой-то не очень «витринный» показатель. И вот, планируется к 2020-му году увеличить её до 77 лет — теперь уже на два года.

Для этой цели предполагается распространить (также уже имеющуюся) программу строительства медицинской инфраструктуры на сельское захолустье — улучшение сельской медицины было намечено ещё при Мао в десятилетнем плане 1975—1985 гг., но после реформ конца 70-х надолго заброшено. Другой аспект — продвижение «здорового образа жизни» в тех местах, где спортплощадки пока ещё в недостаточном наличии, а молодёжь и пожилые мало информированы о благах регулярных упражнений. Справедливости ради, стоит отметить, что, в отличие от западной лихорадки частного «фитнеса», разбавленной сокращением расходов на поддержку медицины, — спортплощадки и сельское медстроительство китайского государственного капитализма смотрятся куда как прогрессивнее.

Другая важная задача политики в области здравоохранения — обеспечить базовую медстраховку к 2020 году для всего населения. Пока правящий класс делал ставку на экономический рост за счёт наращивания экспорта (впоследствии — строительства), соцзащита намеренно поддерживалась на низком уровне, чтобы, движимое вселенским страхом «чёрного дня» население сберегало больше средств в банках (впоследствии — в недвижимости). Теперь же стратегия меняется, и требуется раскрепостить индивидуальное потребление в других отраслях. Для этого также планируется к 2020 году обеспечить до 90% населения базовым пенсионным обеспечением, до недавнего времени доступным очень немногим слоям (на селе — не более 9% в 2006 г.). Кроме того, чтобы способствовать экономическому росту как в индустрии, так и в сфере обслуживания, решено упростить процедуру сертификации новых медикаментов и развить электронную инфраструктуру медобслуживания.

«Зелёный» рост

Более быстрое, по сравнению с промышленностью, развитие сферы услуг и диверсификация самой промышленности предполагают меньшую энергоёмкость экономики: это означает, что прогнозируемый рост в 6,5% годовых не будет сопровождаться пропорциональным (а то и прогрессирующим, как в начале 2000-х) усилением экологического кризиса. Более того, план предусматривает дальнейший переход с угля на неуглеводородные источники энергии, доля которых вырастет с 12 до 15%; в целом, при общем росте производства электроэнергии приблизительно на 15%, — плюс газ/бензин и т. п., — ожидается снижение, скажем, выбросов углекислоты в пересчёте на ВВП ещё на 15%, — аж до 55—60% от уровня 2005 года (хотя НЕ в пересчёте они всё равно растут). Китай уже сейчас производит до трети ветровой энергии в мире, и более 20% солнечной (см. рисунок); тренд будет усиливаться. Китай лидирует в области технологий передачи этой энергии на большие расстояния, которые, между прочим, в будущем могут существенно облегчить солнцефикацию мировой энергетики; при этом, атомную отрасль также планируется активно развивать: с нынешних 28 ГВт до 58 ГВт к 2020 году и до 250 ГВт к 2050 году (для сравнения, в США сейчас — 100 ГВт). В противоположность всему этому, общее потребление угля начало снижаться в 2014 году и сейчас стоит существенно ниже уровня 2012 года, — что внушает небольшой экологический оптимизм, хотя последний предновогодний «аэропокалипсис» (запредельный уровень смога) всё равно превзошёл все предыдущие. В свете этого я думаю, что если говорить о перспективах роста для мировой угольной промышленности (о чём недавно у товарищей была литературная дискуссия), то до широкой смены способа производства в мире на социалистический они крайне слабы.

В. Тушканчиков

Источник