Экономическая наука в её классическом и современном виде не может служить ни защитой, ни опровержением учения Маркса. У неё нет для этого не­обходимых аргументов, ибо Маркс не был экономистом в прямом смыс­ле этого слова, во всяком случае, не считал себя таковым. Иначе как понять подзаголовок «Капитала» — «Критика политической эконо­мии»? Поясним его смысл на примере другой великой книги — «Кри­тики чистого разума» И. Канта. Она посвящена, в частности, реше­нию вопроса о том, как могут существовать математика и физика. Но никому в голову не приходило называть эту книгу математическим или физическим сочинением. Для математиков или физиков того вре­мени сказанное Кантом о пространстве и времени, действующей при­чине и т. д. было не просто сомнительным, но и легко опровержи­мым. Однако не один из них не смог бы посредством математических или физических доводов опровергнуть то, ради чего эта книга была написана. Ведь Кант хотел доказать, что никакая наука не может ответить на конечные цели и запросы человеческого разума, посколь­ку эти ответы лежат за пределами доступного науке опыта — в сфере свободы. Нечто подобное попытался обосновать и Маркс, но только по отношению к экономической науке. Его «Капитал. Критика по­литической экономии» можно было бы назвать также «критикой эко­номического разума». Слово «критика» здесь надо понимать не в смысле отрицания экономической науки, а в смысле установления её разумных границ и пределов.

Условия возникновения марксизма

Марксизм возник в 40-х годах XIX века. В это время происходило обострение социальных и экономических противоречий капитализма, породивших потребность в создании научной теории.

Возникновение учения К. Маркса было связано с определённым этапом развития общества вообще и его экономической базы в част­ности. Понимание особенностей этого периода принципиально важно для адекватного восприятия марксизма.

Эта эпоха характеризовалась высоким динамизмом развития производительных сил и всей жизни общества. В первой половине XIX в. стало ясно, что старый мир, в котором поколения сменяли друг друга, оставляя неизменным уклад жизни, ушёл в прошлое. Экономи­ческий рост превратился в характерную черту нового времени. В его основе лежал технический прогресс, внедрение в производство прин­ципиально новых технологий. Развитие промышленности стало важ­нейшим фактором экономического прогресса. А. Смит, писавший свой знаменитый труд во второй половине XVIII столетия, ещё не видел особой, приоритетной роли промышленности в обеспечении эконо­мического роста; для него наиболее уважаемой отраслью было сель­ское хозяйство¹.

Иначе обстояло дело в середине XIX века. К этому времени веду­щая роль промышленности стала для всех очевидной. Новые реалии обусловили два центральных вывода Маркса. Развитие промышлен­ности — атрибут социально-экономического прогресса. На авансцену истории выходит промышленный пролетариат. Он становится веду­щей социальной силой в общественном развитии.

Обнищание трудящихся как следствие развития капитализма представлялось одной из важнейших особенностей нового времени. Этот тезис – один из наиболее противоречивых в теории Маркса, но в то же время он и один из важнейших в марксистской идеологии. Ухудшение положения трудящихся считалось очевидным фактом на протяжении первой половины жизни Маркса, примерно до 1860-х годов. Именно в этот период закладывались основы и формирова­лось мировоззрение создателей нового учения. Вдумчивый исследова­тель не мог обойти данную проблему. Об обнищании трудящихся писали решительно все – публицисты, правительственные чиновни­ки, ближайший друг и соавтор Маркса Ф. Энгельс. Работу «Положение рабочего класса в Англии», написанную в 1844–1845 годах, Маркс назвал гениальной². Энгельс стал заниматься экономическими проблемами раньше Маркса, именно он пробудил у Маркса интерес к ним.

Ограниченность потребностей непривилегированного сословия (большинства населения) была важной особенностью доиндустриальной и индустриальной эпох. Потребности индивида рассматривались как простой и универсальный (присущий всем людям) набор условий, необходимых для поддержания их жизнедеятельности. Еда, одежда, сред­ства для поддержания семьи – к этому в основном сводилось то, что могло понадобиться человеку.

Концентрация и централизация производства явно обозначи­лись в XIX в. как доминирующие тенденции. Они подкрепили тезис о поляризации сил в капиталистическом обществе, пролетаризации большинства и обогащении меньшинства, подрыве политической базы капиталистического господства.

Господство взглядов, предполагавших монизм мироустройства, было обусловлено великими открытиями XVIII–XIX вв. Прогресс науки свидетельствовал о принципиальном единстве мира, его эволю­ции в соответствии с универсальными законами природы. Это под­талкивало к попыткам построить столь же универсальные законы общественного развития. Их поиском активно занималась немецкая философия. Аналогичную задачу поставил её преемник — К. Маркс.

Итак, фактором формирования марксизма и его теории «науч­ного социализма» были объективные экономические и особенно соци­альные процессы в странах Западной Европы в конце XVIII — первой половине XX вв. В течение многих веков в странах Западной Европы господствовали феодальные отношения, традиционное аграрное обще­ство, земля была главным источником существования и богатства лю­дей. Но появились мануфактуры, бурно развивалась торговля, нача­лась промышленная революция. Всё это породило ряд болезненных процессов, связанных с ликвидацией прежних традиционных форм мел­кого производства, многие ремесленники потеряли работу. Однако росло число фабрик и заводов, где использовался коллективный труд, укреплялось разделение труда, более жёстким становился отбор рабочей силы, увеличивалась социальная дифференциация в обществе.

Тогдашние уровень социально-экономического развития, отсут­ствие демократических начал, слабость гражданского общества позво­ляли владельцам факторов производства беспощадно эксплуатиро­вать работников, устанавливая 12–14-часовой рабочий день без вы­ходных, использовать детский труд. Анархическая конкуренция со­провождалась Периодическими кризисами перепроизводства, массовой и хронической безработицей, сдерживанием заработной платы на уровне значительно ниже прожиточного минимума.

Проанализировав эту ситуацию, Маркс и Энгельс обосновали свою теорию классовой борьбы и обнищания пролетариата, создали теорию прибавочной стоимости, выдвинули тезис о подчинении труда капита­лом, о росте органического строения капитала и неизбежности пере­производства и экономических кризисов. К этому добавилась теория концентрации производства и капитала, когда крупные предприятия поглощают мелкие, а всё богатство сосредотачивается у всё меньшего и меньшего количества собственников. При этом они исходили из роста численности пролетариата, его сознательности и организованности, когда рабочий и капиталист оказываются в «одной лодке», но более сильный рабочий ликвидирует эксплуататора и в конечном счёте берёт на себя управление производством и обществом якобы в интересах всех трудя­щихся. Маркс и Энгельс считали, что никакие реформы капиталисту и капитализму не помогут. Цель у них была одна – доказать объек­тивную неизбежность социалистической революции и экспроприации буржуазии как класса. Революционный ниспровергающий импульс лежит в основе всей экономической теории марксизма.

Наконец, нельзя забывать о факторах практической политики. В середине XIX века на политическую арену западноевропейских стран выходят пролетариат, социалистические партии. Первые строки «Ма­нифеста» об объединении сил старой Европы «для священной трав­ли этого призрака»³ не были преувеличением молодых энтузиастов. Революции 1848 г. потрясли основы европейского миропорядка. Во Франции социалисты были близки к захвату власти, переворот Луи-Наполеона 2 декабря 1851 г. предотвратил переворот социалистичес­кий⁴. В контексте особенностей эпохи, её материальных тенденций и идеологических поисков и надо оценивать главные доктринальные установки основоположников «научного коммунизма».

Марксизм как научная теория

Й. Шумпетер в своё время обратил внимание на неразрывную связь в марксизме элементов научной теории и светской религии. Научный характер, опора на обширный фактический материал, теоре­тические построения придают марксизму убедительность. Элементы светской религии – объяснение мирового устройства, прогноз разви­тия, руководство к практическим действиям, рассуждения на тему добра и зла — делают его особенно притягательным⁵. Он же отмечал, что марксизм предлагает молодому человеку, который не обладает сис­тёмными взглядами на взаимосвязи общественных процессов, целост­ное представление об устройстве мира, законах его развития, мораль­ном долге.

Как наука об обществе марксизм включает следующие компо­ненты:

• экономическая теория, охватывающая микроэкономику (пер­вые главы 1-го тома и некоторые главы 3-го тома «Капитала») и макроэкономику (2-й и 3-й тома «Капитала»);
• философия истории, или теория общественного развития, изложенная в таких работах, как «Манифест Коммунистической партии», «К критике политической экономии», отдельные главы 1-го тома «Капитала», а также в ряде работ Ф. Энгельса (прежде всего «Анти-Дюринг»);
• теория классовой борьбы и революции – этому посвящены «Манифест Коммунисти­ческой партии», «Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта», «Граждан­ская война во Франции», а также работы Ф. Энгельса «Положение рабочего класса в Англии», «Крестьянская война в Германии» и др.;
• теория экономической истории как преломление философии исто­рии и теории классовой борьбы к развитию экономических институ­тов и народного хозяйства как такового («К критике политической экономии», отдельные главы «Капитала», ряд статей и писем);
• исто­рия экономической мысли, изложенная в «Капитале» и особенно в «Теориях прибавочной стоимости».

Приведённый список не полон, но он даёт представление о марксизме как о социальной доктрине.

Экономическая теория К. Маркса в узком смысле (микро- и макро­экономика) менее интересна сама по себе, так как она, по существу, лишь стала логическим завершением рикардианства. Маркс, воспри­няв работы Д. Рикардо как последнее слово экономической науки, высмеял некоторых последователей и вульгаризаторов классической школы и попытался применить классический анализ к описанию со­временной ему экономической системы. К моменту их публикации построения Маркса выглядели уже несколько устаревшими. К этому времени уже вышли в свет первые работы представителей австрий­ской школы, выполненные в рамках субъективной теории ценности, опубликованы продолжающие и развивающие классическую тради­цию труды Д. С. Милля, в которых он делает серьёзный шаг за грани­цы рикардианского мира. В этом смысле вообще марксистская полит­экономия имела ограниченную научную значимость. Её практический смысл состоял в создании доктринальной базы для обоснования «клас­совой борьбы пролетариата».

Свою цель Маркс видел не в создании какой-то новой экономической теории, а в доказательстве того, что такие её основополагающие категории, как товар, деньги, прибавочная стоимость, капитал и т. д., в которых зафиксированы господствующие в совре­менном обществе экономические отношения, не являются абсолютны­ми истинами, верными для всех времён и народов. В лучшем случае они являются истинами относительными, работающими лишь в опре­делённом историческом диапазоне. Поэтому их нельзя распростра­нять на всю человеческую историю, видеть в них ключ к объяснению любого общества, делать базовыми для всей исторической науки.

Ни первобытное общество, ни Восток, ни даже античность и средне­вековье в представлении Маркса не могут быть целиком выведены из одного лишь экономического основания, их нельзя до конца осмыслить и описать на языке экономической науки. Потому Маркс и относил их к подготовительным ступеням становления общественно-экономической формации, которая только на этапе капитализма получает полное развитие. Лишь на этом этапе система товарно-денежных отношений в полной мере берёт на себя функцию экономического базиса общества, а поли­тическая экономия – функцию основной формы научного знания об этом обществе, знания, так сказать, его «анатомии». Ибо миру пока не­известна какая-то другая экономическая наука, предметом которой была бы экономика не товарно-денежного типа. Означает ли это, что и вся последующая история может быть представлена в понятиях этой науки?

Маркс, как все хорошо знают, был прежде всего критиком капи­тализма. Но капитализм критиковали и до Маркса. Не он первый заговорил о классовой борьбе, революции, даже о диктатуре пролета­риата. И не с него начинается история социалистической и коммунистической мысли. Новизна и оригинальность Маркса заключалась в том мето­де, который он использовал для своей критики капитализма. Этот метод можно назвать социально-критическим, диалектическим, но пра­вильнее всего – историческим. «… Наш метод, — писал Маркс во „Введении” к „Критике политической экономии”, — показывает те пункты, где должно быть включено историческое рассмотрение пред­мета…»

В чём особенность критики капитализма Марксом? Она обращена не к самому капитализму, как его можно непосредственно наблюдать в действительности, а к его отражению в общественном сознании, прежде всего в сознании учёных и мыслителей, пытающихся выразить истину капитализма на языке науки. И такой наукой является для Маркса политическая экономия. Если Маркса периода «Манифеста» ещё мож­но считать просто критиком капитализма, то в «Капитале» критика ка­питализма перерастает у него в критику политической экономии – науки о капитализме. И смысл этой критики состоит в доказательстве того, что наука эта не является наукой на все времена, не может брать на себя миссию объяснения всей человеческой истории – как прошлой, так и будущей. Иными словами, сама экономическая наука должна быть понята в своих исторических границах как исторически особая, по никак не всеобщая форма научного знания об обществе. Маркс, разу­меется, не отрицал возможности развития экономической теории, хотя и склонялся к мысли, что это развитие пойдёт, скорее, в сторону вульгари­зации классической политической экономии. Во всяком случае, он ста­вил вопрос не о развитии этой теории, а о самом её праве на существование за пределами капиталистического способа производства.

К. Маркс о судьбах капитализма: сторонники и противники

В XX в. наметились две линии развития марксизма. Условно их можно определить как ревизионистскую и ортодоксальную, хотя нельзя говорить, что сторонники первой развивали марксово учение, а сторон­ники второй – стремились сохранить его в первозданной чистоте. Раз­вивали марксизм и те, и другие. И те, и другие вносили в учение модификации, которые, вероятно, вызвали бы бурное несогласие осно­воположников. Различие состоит в другом. Одна группа исследователей и политиков пыталась вносить в доктрину изменения по мере появле­ния новых реалий, вызовов современного мира. Другая группа, сохра­нявшая в неприкосновенности каждую букву текстов основоположников, стремилась к такой интерпретации Маркса, которая обеспечивала бы приход и удержание власти партией, исповедующей марксистскую идеологию. Реализация обоих подходов была делом непростым.

«Ревизионисты» сосредоточили своё внимание на анализе но­вейших реалий, предлагали новые идеи, соответствовавшие логике из­начального учения, но при этом учитывавшие происходящие в разви­тых странах перемены. Последние требуют пересмотра многих клас­сических постулатов, включал главные: об обнищании широких на­родных масс и поляризации богатства и бедности («закон капита­листического накопления»), об обязательности захвата власти проле­тариатом в результате революции и установлении диктатуры проле­тариата, об отмене частной собственности («экспроприацию экспроп­риаторов»), ликвидации государства. Пересмотр этих установок про­воцирует обвинения в оппортунизме и ревизионизме, однако позво­ляет сохранять влияние на широкие слои населения, реализовывать марксистские в своей основе идеи при формировании социалисти­ческого правительства. Ряды ревизионистов в конце XIX в. расширя­ются, причём те, кто недавно обвинял коллег по партии в оппортуниз­ме, позднее сами оказывались «врагами» в глазах ортодоксов. Клас­сический пример подобной судьбы – К. Каутский, сначала под апло­дисменты ортодоксов боровшийся с оппортунизмом Э. Бернштейна, а потом сам ставший жертвой аналогичных обвинений. Та же судьба ждала Г. Плеханова, многих других русских марксистов.

Ортодоксы в марксизме были склонны к его «творческому раз­витию» ничуть не в меньшей мере, но развитие это было продиктова­но логикой борьбы за власть. Историю ортодоксального марксизма (или марксизма-ленинизма) можно разграничить на периоды — до и после захвата политической власти в 1917 г. Оппозиционная (под­польная) партия позиционировала себя как жёсткого защитника мар­ксизма в его неизменном виде. Большевики во главе с В. Лениным боролись с любыми попытками пересмотра марксистской доктрины в области философии, экономики или политической теории. Озабо­ченный интерпретацией очевидных фактов быстрого роста капитали­стической экономики Ленин доказывал, что этот рост не отменяет изначальных марксовых исторических выводов. Такой ход событий приводит к ещё большему обострению противоречий и к загниванию быстро растущей системы.

После захвата власти большевиками марксистская доктрина пре­терпевает разительные превращения. Большевики как жёсткие праг­матики, не желающие повторить трагическую судьбу якобинцев, идут на любые политические шаги, чтобы удержать политическую власть. Позиции меняются быстро, подчас на противоположные. Подтвержда­ется тезис Энгельса: «Как это обычно бывает, когда власть попадает в руки доктринёров, и те, и другие делали, по иронии истории, как раз обратное тому, что им предписывала доктрина их школы»⁶. Всё это происходит с использованием словесной эквилибристики («пары фо­куснических фраз»).

В современном мире официальный марксизм, представленный левы­ми политиками и теоретиками, чувствует себя некомфортно. Рухнуло то, что на протяжении десятилетий выступало пусть и не до конца убе­дительным, но наглядным подтверждением исторической правоты «ре­волюционного марксизма» — мировая коммунистическая система. Дол­госрочные тенденции развития мира противоречат изначальным положениям марксизма — во всяком слу­чае, в том виде, в котором он воспринимался левыми на протяжении последних 100–120 лет. Действительно, в непростое положение попали официальные марксистские теоретики: многие фундаментальные тен­денции мирового развития не укладываются в «прокрустово ложе» ле­вой идеологии. Ясно, что для объективного анализа надо разделить мето­дологию и веру. А сделать это трудно. Отсюда догматизм, невозможность полноценного анализа с использованием марксистской методологии.

Оказавшись в такой ситуации, «официальные марксисты» транс­формируют свои взгляды по-разному: одни просто-напросто вульга­ризируют доктрину в угоду политической практике (и тогда вслед за нападками на глобализацию они демонстрируют откровенный нацио­нализм и ксенофобию), другие, напротив, предлагают содержательные интерпретации современного исторического прогресса. Если первый подход является чисто политическим и не имеет отношения к пробле­матике научной статьи, то второй заслуживает краткого рассмотрения.

Можно выделить три варианта интерпретации современных тен­денций в логике марксистского анализа. Ортодоксальные марксисты пытаются доказать, что базовые прогнозы классиков (не только Маркса, но и Ленина) оказались верны и обнаруженные ими тенденции продолжают действовать в полной мере. Другие авторы пытаются расши­рить, универсализировать марксистские социальные прогнозы. Тре­тьи стремятся переинтерпретнровать марксизм, вернуться к его изна­чальным гуманистическим и демократическим традициям. Эти три подхода, конечно, взаимосвязаны, характерные для них элементы можно найти в работах одних и тех же авторов.

Несмотря на существенные изменения в мире, произошедшие за последние 100 лет, среди марксистов до сих пор встречаются ортодок­сальные теоретики, по мнению которых «капитализм продолжает де­монстрировать те же симптомы кризиса — эксплуатация, дискримина­ция, загрязнение окружающей среды, войны и враждебность»⁷. Подобный подход характерен и для руководства нынешней КПРФ. Призна­вая ряд новых тенденций в развитии современных производительных сил, Г. Зюганов настаивает на том, что фундаментальные прогнозы, со­держащиеся в работах Маркса и Ленина, продолжают реализовываться на практике.

Для многих современных левых марксистов ключевая проблема – доказательство того, что основное направление развития капитализма остаётся таким же, как описал Маркс, что он лишь недооценил адап­тивные способности капиталистического строя. Но весь адаптацион­ный потенциал этого строя не выходит за рамки национальных гра­ниц; капитализм в мировом масштабе недалеко ушёл от системы, опи­санной классиками:

Те пороки реального капитализма, от которых оно стремилось убежать, вдруг вновь встретились ему на пути, причём в ещё более тяжёлых и уже глобальных формах. Буржуазное обще­ство на рубеже второго и третьего тысячелетий оказалось гораздо ближе к образцу естественного, несколько эмоционально, хотя и пре­дельно точно прозванного «диким», капитализма, который с неопровергнутой математической точностью описали Маркс и Энгельс, не­жели к тем деформированным западным рабочим движением и воз­действием несовершенного «реального социализма» вариантам, кото­рые вызывали восторг ревизионистов⁸.

Подмена анализа национальных экономик оценкой всемирной эко­номической динамики неадекватна базовым принципам марксовой мето­дологии. Выстроенная Марксом схема мирового развития жестка, но убедительна («более развитые страны показывают менее развитым лишь картину их собственного будущего»)⁹, в интерпретации же Валлерстайна и других левых исследователей она становится мягкой, пластич­ной. Отказ от анализа национальных траекторий влечёт за собой отрица­ние возможности использовать опыт социально-экономического разви­тия более развитых стран при оценке перспектив более бедных. В отличие от многих марксовых построений, которые проходят тест Поппера на фальсифицируемое¹⁰, картина мира, представленная Валлерстайном, позволяет легко объяснить, включить в себя любое развитие событий.

Анализируя современные тенденции общественного прогресса, левые марксисты не могут обойти вниманием вопрос о судьбах СССР и «мировой системы социализма». Здесь налицо три принципиаль­ных подхода.

Один связан с отказом признать опыт СССР и его союзников социалистическим. Социализм должен был бы являть собой сочетание экономической и политической демократии, что с очевидностью отсутствовало в советской системе. Поэтому опыт СССР, по мнению левых, не доказывает неверность идей Маркса — в СССР им никогда не следо­вали. Наоборот, анализ советского опыта демонстрирует критический потенциал марксизма как инструмента интерпретации не только ка­питалистических, но и других классовых отношений, в том числе тако­го уникального явления, как Советский Союз¹¹. В этой же логике совет­скую систему нередко характеризуют как разновидность государствен­ного капитализма, признаки которого в СССР стали проявляться с какого-то момента его истории. Несоответствие провозглашённых целей и дей­ствительности привело к кризису системы¹². Крах СССР оказывается одним из звеньев кризиса и будущего краха капитализма.

Ещё одно объяснение причин краха СССР связано с тезисом о том, что страна двигалась по социалистическому пути развития, однако натолкнулась на естественное препятствие — национальную (или региональ­ную) ограниченность. Развивая идеи Троцкого о «перманентной рево­люции», сторонники этой позиции утверждают, что социализм не мо­жет существовать в одной отдельно взятой стране, поскольку товарно-денежные отношения всё равно должны здесь сохраняться — по край­ней мере, для взаимоотношений с другими странами. Социализм может устойчиво существовать лишь в глобальном масштабе¹³.

Наконец, кризис социализма объясняют его внутренним перерож­дением, возникновением неэффективной, неправильной модели. «В конце XX века произошло не крушение социализма как такового, а распад одной из его конкретно-исторических форм, оказавшейся излишне монополизированной и догматизированной и потому плохо приспо­собленной к решению задач в условиях стремительных мировых пере­мен»¹⁴. Правда, здесь никак не обосновываются причины такого разви­тия событий. К этому объяснению примыкают и рассуждения запад­ных сторонников «демократического социализма», в соответствии с которыми «не вполне правильный» советский социализм начал было двигаться в направлении демократических реформ при М. Горбачёве. Но это движение было прервано государственным переворотом, орга­низованным обуржуазившейся элитой.

Отталкиваясь от своей интерпретации общественных формаций, левые марксисты склонны отождествлять наступление постиндустри­ального общества с коммунизмом — разумеется, не немедленно, но в конечном счёте. Это приводит к серьёзной трансформации доктрины. Выделяются три типа формаций: экономические, основанные на соб­ственности (рабовладение, феодализм, капитализм), азиатские — на власти, а также коммунистическая, базирующаяся на информации¹⁵. Недостатком этого тезиса является отсутствие достаточных обоснова­ний для радикального отделения постиндустриального общества от других стадий современного роста.

Важнейшей особенностью рубежа XX–XXI вв. с точки зрения перспектив развития прогностического потенциала марксизма являет­ся радикальная смена политических сил, готовых опираться на марк­систские традиции. Левые фактически отказались от марксизма как методологии, базы своего учения. Это неудивительно, поскольку фун­даментальный марксистский тезис о соответствии экономических и политических отношений уровню разви­тия производительных сил не внушает оптимизма левым партиям — сторонникам активного перераспределения, централизации и госу­дарственного вмешательства в экономику.

Либералы середины XX в. искали свои пути противодействия теории «исторической неизбежности». Они апеллировали к единствен­ному, что оставалось в их распоряжении, — тезису о непредсказуемо­сти технологического прогресса. Тем самым они отказывались при­знать то, что казалось тогда очевидным, — неизбежность смены рыночной демократии централизацией и тоталитаризмом. Важнейшим этапом либерального противостояния «железным законам» стала книга К. Поппера «Нищета историзма», главная идея которой — доказательство невоз­можности прогноза истории человечества на основе научных или иных рациональных методов¹⁶. Главный аргумент либералов — ключевая роль в социально-экономическом развитии новых достижений науки и тех­нологий. На человеческую историю всегда оказывал влияние общий, по­стоянно растущий багаж знаний, а отнюдь не методы, позволяющие предсказать количественные и качественные характеристики потока инноваций даже в недалёком будущем. Поэтому дать научный прогноз дальнейшего развития человеческой истории тоже невозможно. Сам Поппер признавал, что предпринятая им критика представлений о существующих исторических законах – его вклад в борьбу против фашизма и тоталитаризма¹⁷.

Либералы середины XX в. оказались правы. Современные производительные силы требуют либерализма и демократии¹⁸. Наиболее успешные примеры развития в последней трети XX в. демонстрируют страны, которые смогли снизить бремя государства, лежащее на эко­номике. Это же можно сказать о странах, успешно решающих задачи догоняющего развития в постиндустриальном мире. Практические выводы из марксистской философии истории оказались далёкими от прогноза победы коммунизма.

В такой ситуации правые либералы рубежа XX–XXI вв. склонны воспринимать марксистскую философию истории как один из цент­ральных компонентов своей мировоззренческой и методологической базы.

В последние годы вновь появились сторонники тезиса о наличии некоего «конечного состояния» общественного прогресса, достижение которого создаёт оптимальные для человека и производительных сил условия для безграничного прогресса. В качестве такой универсальной и конечной системы рассматривается либеральная демократия. В значительной мере этот вывод опирается на анализ волны демократиза­ции последней трети XX века, связанной с возникновением постинду­стриальных производительных сил. Социализм, принятый Марксом и его последователями за конечное состояние исторического прогресса, на самом деле есть часть старой, индустриальной истории, и в этом смысле остаётся лишь этапом на пути к рас­пространению свободы и демократии во всемирном масштабе¹⁹.

На ренессанс либерализма и активное использование методоло­гии Маркса правыми либералами указывают и исследователи лево­го толка, ранее полагавшие, что обладают монопольным правом на марк­сизм. Один видят в обращении либералов к марксизму силу учения и не выходят в этом за рамки идеологического штампа, другие — более глубокую основу данного процесса, обусловливая ренессанс либерализ­ма характером постиндустриальных производительных сил.

Дальнейшее освоение марксовой методологии поможет лучше­му пониманию истоков доминирования либеральных тенденций в экономике современных развитых стран, равно как и в посткомму­нистической России.

Заключение

На протяжении минувшего столетия марксизм был одной из наиболее влиятельных научных доктрин, определявшей как пробле­матику теоретических дебатов, так и политическую практику в мире. Тиражи сочинений К. Маркса, его последователей опережали тира­жи других книг, с ними были сопоставимы разве что тиражи Биб­лии. Лозунги марксизма использовали и гуманисты, и кровавые диктаторы XX столетия. И вдруг всё оборвалось. Поражение реаль­ного социализма, ликвидация «социалистического лагеря» снизили влияние этого учения, общественный интерес к нему. Имя К. Маркса исчезло из общественных дискуссий. Даже нынешние российские левые имеют слабое представление об основателе научного комму­низма: в своих политологических построениях, не говоря уже о ло­зунгах, они опираются на что угодно, но только не на марксизм в его изначальном, классическом виде.

Отчасти это неизбежно. Происходит естественная реакция от­торжения. То, что насильственно навязывалось на протяжении деся­тилетий, отходит на задний план, а то и вовсе исчезает из интеллекту­альной жизни. О марксизме не хочет думать российская интеллиген­ция среднего возраста, которой это учение вбивалось на почти анек­дотическом уровне — «всесильно, потому что верно». Марксизмом не интересуется молодёжь, воспитанная в постсоветский период, и в луч­шем случае не путает Маркса с шоколадными батончиками «Марс». Марксизмом мало интересуются российские коммунисты. Это, впро­чем, неудивительно — слишком многое в оригинальных текстах осно­воположника противоречит теории и практике его нынешних офи­циальных последователей. Противоречия эти находятся не на уровне цитат, они касаются фундаментальных проблем оценки тенденций мирового развития.

Библиографический список

1. Гайдар Е., Мау В., Марксизм: между научной теорией и «светской религией». // Вопросы экономики. 2004. №5, №6.
2. Дегтярев А. Предисловие к последнему русскому изданию XX века. В кн.: Маркс К. и Энгельс Ф. Манифест Коммунистической партии. М.: Вагриус, 1999.
3. Зюганов Г. Глобализация: тупик или выход?
4. Кара — Мурза С. Манипуляция сознанием: политэкономия государственного капитализма. В сб.: За и против. Издание Союза марксистов, 2000, №1.
5. Кудров В. К Современной научной оценке экономической теории Маркса — Энгельса — Ленина //Вопросы экономики. 2004. №12.
6. Маркс К. И Энгельс Ф. Соч., т. 4.
7. Маркс К. И Энгельс Ф. Соч., т. 13.
8. Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 22.
9. Миронов В. Марксизм в разломе эпох. В кн.: Маркс К. и Энгельс Ф. Манифест Коммунистической партии. М.: Вагриус, 1999.
10. Поппер К. Открытое общество и его враги. Т. 2. Время лжепророков: Гегель, Маркс и другие оракулы. М.: Феникс, Международный фонд «Культурная инициатива», 1992.
11. Смирнов А. Империя Наполеона III. М.: ЭКСМО, 2003.
12. Смит А. Исследование о природе и причинах богатства народов. М. — Л.: Государственное социально — экономическое издательство, 1931.
13. Фукуяма Ф. Конец истории и последний человек.
14. Якушев Д. О прошлом и будущем социализма. Причины появления «теории» государственного капитализма. — Марксизм и современность, 2000, №2 — 3.
15. Popper K. The Poverty of Historicism. London, Routledge & Kegan Paul, 1957.
16. Popper K. The Logic of Scientific Discovery. London, Hutchinson, 1972.
17. Rosser J., Rosser M. Schumpeterian Evolutionary Dynamics and the Collapse of Soviet-Bloc Socialism. — Review of Political Economy, 1997, vol. 9, No 2.
18. Sherman H. Reinventing Marxism. Baltimore — London, The John Hopkins University Press, 1995.
19. Sherman H. Reinventing Marxism.
20. Schumpeter J. Capitalism, Socialism and Democracy. London, Unwin Paperbacks, 1987.
21. Wallerstein I. World System versus World — systems, London and New York, Routledge, 1993.

Примечания

1. Смит А. Исследование о природе и причинах богатства народов. М. — Л.: Государственное социально — экономическое издательство, 1931.
2. Маркс К. И Энгельс Ф. Соч., т. 13, с. 8.
3. Маркс К. И Энгельс Ф. Соч., т. 4, с. 423.
4. Смирнов А. Империя Наполеона III. М.: ЭКСМО, 2003, с. 159 — 163, 183 — 190.
5. Schumpeter J. Capitalism, Socialism and Democracy. London, Unwin Paperbacks, 1987, p. 5.
6. Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 22, с. 197, 198.
7. Sherman H. Reinventing Marxism. Baltimore — London, The John Hopkins University Press, 1995, p. 12.
8. Дегтярев А. Предисловие к последнему русскому изданию XX века. В кн.: Маркс К. и Энгельс Ф. Манифест Коммунистической партии. М.: Вагриус, 1999, с. 8 — 9.
9. Wallerstein I. World System versus World — systems, London and New York, Routledge, 1993, p. 295 — 296.
10. Поппер К. Открытое общество и его враги. Т. 2. Время лжепророков: Гегель, Маркс и другие оракулы. М.: Феникс, Международный фонд «Культурная инициатива», 1992.
11. Sherman H. Reinventing Marxism,. p. 210 — 211.
12. Кара-Мурза С. Манипуляция сознанием: политэкономия государственного капитализма. В сб.: За и против. Издание Союза марксистов, 2000, №1 (34).
13. Якушев Д. О прошлом и будущем социализма. Причины появления «теории» государственного капитализма. — Марксизм и современность, 2000, №2 — 3 (16 — 17).
14. Зюганов Г. Глобализация: тупик или выход?, с. 22.
15. Миронов В. Марксизм в разломе эпох. В кн.: Маркс К. и Энгельс Ф. Манифест Коммунистической партии. М.: Вагриус, 1999, с. 18.
16. Popper K. The Poverty of Historicism. London, Routledge & Kegan Paul, 1957, p. 135.
17. Popper K. The Logic of Scientific Discovery. London, Hutchinson, 1972, p. 86.
18. Rosser J., Rosser M. Schumpeterian Evolutionary Dynamics and the Collapse of Soviet-Bloc Socialism. — Review of Political Economy, 1997, vol. 9, No 2.
19. Фукуяма Ф. Конец истории и последний человек, с. 118.