4 сентября 1943 года состоялась, как известно, встреча Сталина с иерархами Русской Православной Церкви — митрополитами Сергием (Страгородский), Алексием (Симанским) и Николаем (Ярушевичем). Результатом её стало возрождение патриаршества и заметное облегчение положения Русской церкви. Сталин спросил: «Как будет называться патриарх?». Митрополит Сергий ответил, что «желательно и правильно принять титул Московского и всея Руси, хотя патриарх Тихон, избранный в 1917 году при Временном Правительстве, назывался „патриархом Московским и всея России”». Сталин одобрил предложенный Сергием вариант, подчеркнув тем своё особое отношение к русскому народу и уважение традиций Православной Церкви. Более того — дал согласие на строительство новых храмов и предложил открыть духовную академию и духовные семинарии «во всех епархиях, где это нужно». Было также решено начать издание журнала Московской патриархии…

Эта историческая, как её сразу стали называть — и, конечно, справедливо, — встреча в московском Кремле произошла в день Грузинской иконы Божией Матери, в продолжении празднования Успения Пресвятой Богородицы.

Русская Церковь переживала подъём: открывались сотни и тысячи церквей, резко возросло количество православных общин, отпущена на свободу подавляющая часть находившегося в тюремном заключении духовенства, прекратились прямые гонения на верующих, ликвидирован образованный в 1925 году „Союз воинствующих безбожников”, насаждавший мракобесие под лозунгами нового времени. Последнее десятилетие сталинской эпохи (1943—1953) являлось для Русской Православной Церкви наиболее благоприятным за весь период истории Советского государства.

«Должно было свершиться чудо, чтобы прервавшаяся традиция возродилась, — вспоминал Марк Харитонович Трофимчук (1919—2005), в течение многих лет бывший преподавателем церковного пения и руководителем хора в Московской Духовной семинарии. — И таким неожиданным, вне привычных представлений, событием стала кремлёвская встреча, когда 4 сентября 1943 г. Сталин вызвал к себе высших иерархов Русской Православной Церкви — местоблюстителя патриаршего престола митрополита Сергия (Страгородского), митрополита Ленинградского и Новгородского Алексия (Симанского) и митрополита Киевского и Галицкого Николая (Ярушевича). Около 2 часов продолжалась беседа о взаимоотношениях Церкви и государства, в которой были затронуты и вопросы подготовки священнослужителей. Митрополит Сергий говорил о необходимости открытия духовных учебных заведений, поскольку Церковь осталась практически без священников и диаконов. „А почему у вас нет кадров?” — спросил Сталин, в упор глядя на своих собеседников. Алексий и Николай смутились… Всем было известно, что кадры истреблены в лагерях. Но митрополит Сергий не смутился. „Кадров у нас нет по разным причинам. Одна из них: мы готовим священника, а он становится маршалом…” Довольная усмешка тронула уста диктатора… „Да, да. Как же. Я семинарист. Слышал тогда и о Вас”. Затем Сталин стал вспоминать семинарские годы… Сказал, что мать его до самой смерти сожалела, что он не стал сваященником…»  (М.Х.Трофимчук. Московские Духовные школы в Новодевичьем монастыре. «Московские епархиальные ведомости» №7-8, 2008 г., с. 201).

Мудрый митрополит смотрел в суть: он видел в Сталине прежде всего не большевика, а семинариста и маршала.

И Сталин тут же подтвердил это, когда речь зашла о сроках созыва архиерейского собора. Как указывал в своём отчёте об этой встрече её участник полковник НКГБ Г.Г.Карпов, митрополит Сергий сказал, что «архиерейский собор можно будет собрать через месяц, и тогда т. Сталин, улыбнувшись, сказал: „А нельзя ли проявить большевистские темпы?”» («Русская Православная Церковь в годы Великой Отечественной войны 1941—1945 гг.» Сборник документов. М., 2009 г., с.197).

Знаменательные слова. Если посмотреть на вещи свободно, если искренне желать понять, что же тогда происходило на самом деле, то в них можно услышать иронию маршала по отношению к господствующей идеологии, — на что он и хотел намекнуть своим собеседникам (недаром сказал, «улыбнувшись»). Мол, он именно к ней, идеологии, относится прагматически, а что касается веры — пусть идеология ей служит, если это нужно стране.

Дата эта — 4 сентября 1943 года — говорит сама за себя. Она опровергает всё ещё повторяемые рассуждения о том, что Сталин вынужден был обратиться за помощью к Церкви потому, что иначе не видел возможности победить врага. Но встреча состоялась не в 1941 году, а после коренного перелома в ходе Второй мiровой войны, после великих побед Красной Армии под Москвой, Сталинградом и на Курской дуге. С этого времени немцы уже только отступали, а наши — наступали. Пошёл в наступление Сталин и на идеологическом фронте, в деле коренного изменения духовной жизни страны. Когда он, как Верховный Главнокомандующий, набрал политическую силу, когда страна готовилась выйти в Европу, стать мiровой державой, он получил возможность отойти от монополии коммунистической доктрины и совершить явный поворот к русской исторической традиции — хотя и тогда это был смелый шаг в условиях официальной безбожной идеологии, приверженцы которой составляли большинство в руководстве страны и на местах. Недаром органами госбезопасности изучалась реакция в народе на это событие (которая была неоднозначной). Изменение политики советского государства по отношению к Церкви явно исходило от самого Сталина, историки не раз отмечали его личные религиозные мотивы в основе этих решений. В его окружении невозможно назвать ни одного его полного единомышленника в этом вопросе, а вот прямых оппозиционеров — сколько угодно, вспомним хотя бы Кагановича и Хрущёва.

Да, Сталин когда-то участвовал и в революции, и входил в первое советское правительство. Но объективная история видит, что даже и тогда он выступал по весьма важным вопросам со своей, отличной от ленинской, даже от общебольшевицкой, точки зрения — именно как патриот-государственник. Например, в середине 1917 года его отрицательное отношение к вопросу о «самоопределении наций» в разваливающейся Российской Империи шло вразрез с позицией большевиков, меньшевиков и эсеров и ближе всего было к позиции «русского империалиста» (как его назвал Ленин) кадета П.Н.Милюкова. Недаром тот в конце жизни одобрил имперскую политику Сталина и перед смертью искренне радовался победе Красной Армии под Сталинградом. (См. Ю.Жуков. Первое поражение Сталина. М., 2011 г., с.53). А в том же, по сути, вопросе, когда решалось в 1922 году, входить ли Украине, Белоруссии и Закавказью в РСФСР на правах автономий или быть «равноправными» республиками СССР с правом отделения, — точки зрения Ленина и Сталина были, как известно, противоположными. И если бы не ленинское решение, которому тогда был вынужден подчиниться Сталин, под нашу страну не была бы заложена мина замедленного действия, которая рванула в 1991-м году.

К нашей славной истории, к нашей дореволюционной патриотической традиции Сталин стал обращаться задолго до начала войны. И совершенно искренне, а не «стиснув зубы». В 1934 году, например, он решил изменить преподавание истории в нашей стране, о чём говорил на даче с единомышленниками С.М.Кировым и А.А.Ждановым «у дуба Мамврийского», по его словам. Они решили тогда объявить конкурс на новый учебник истории страны, в котором бы не чернилось наше дореволюционное прошлое, а показывались и его положительные стороны, которые были в Крещении Руси, в деятельности наших князей и царей, в культурной роли монастырей… Появились патриотические фильмы и книги, в нашу жизнь шаг за шагом возвращался русский дух, преодолевая колоссальное сопротивление противоположной силы, о которой современному нашему соотечественнику, увы, не нужно долго рассказывать…

Когда началась война, в первом же обращении Сталина к народу прозвучало знаменитое «братья и сёстры», а в докладе 6 ноября 1941 года он говорил о «великой русской нации, нации Плеханова и Ленина, Белинского и Чернышевского, Пушкина и Толстого, Глинки и Чайковского, Горького и Чехова, Сеченова и Павлова, Репина и Сурикова, Суворова и Кутузова».

Дальше — больше. В 1942 году в Красной Армии был отменён институт военных комиссаров. В 1943 году введена старая русская военная форма с погонами. По типу старых кадетских корпусов учреждены Суворовские и Нахимовские училища. 17 июля, в день памяти Царской Семьи, принято решение о введении раздельного, как было до революции, обучения в школах. В этот же год распущен Коминтерн как руководящий центр международного рабочего движения, отменён «Интернационал» в качестве гимна нашей страны и создан новый государственный гимн, музыка которого сохранилась у нас до сих пор. Он начал повсеместно исполняться со дня Державной иконы Божией Матери 15 марта 1944 года…

Об этих переменах митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Иоанн (Снычёв; 1927—1995), доктор церковной истории, писал в своём фундаментальном труде по истории Отечества «Русская симфония»:

«Реальное содержание „идеологической работы в массах” изменилось резко и принципиально, обретя несомненные национал-патриотические черты. При этом — надо отдать Сталину должное — пересмотр осуществлялся решительно и целенаправленно во всех областях: от культурно-исторической до религиозной» (Митрополит Иоанн. Русская симфония. Изд. 2-е. СПБ, 2002 г., с. 329-330).

Пройдёт ещё год — и Сталин сделает вторую попытку лишить правящую партию её полной власти в стране (после конституции 1936 года). Третья такая попытка будет стоить ему жизни. Но и все эти шаги, означали серьёзные сдвиги на пути к ослаблению идеологического, прежде всего атеистического, диктата ВКП(б), её власти над умами и душами людей. И важнейшим из них был, несомненно, сделанный 4 сентября 1943 года решительный шаг в пользу Церкви.

Под временем антицерковных гонений явно подводилась черта. Святейший Патриарх Кирилл в одной из своих телевизионных передач привёл такое свидетельство: «В 43-м году Сталин встречается с митрополитом Сергием и, как говорят очевидцы, во время этой встречи, посмотрев в глаза митрополиту, он сказал историческую фразу: «Кто старое помянет, тому глаз вон». Это была своеобразная, что ли, форма извинения за всё то, что было сделано в отношении Церкви». 

«Результаты этой беседы превзошли всякие ожидания, — писал митрополит Иоанн. — Все до единого вопросы, которые были поставлены иерархами, говорившими о насущных нуждах клира и паствы, были решены положительно и столь радикально, что принципиально изменили положение Православия в СССР. Было принято решение о созыве архиерейского собора и выборах патриарха, престол которого 18 лет пустовал из-за препятствия властей. Договорились о возобновлении деятельности Священного Синода. В целях подготовки кадров священнослужителей решили вновь открыть духовные учебные заведения — академии и семинарии. Церковь получила возможность издания потребной религиозной литературы — в том числе периодической.

В ответ на поднятую митрополитом Сергием тему о преследовании духовенства, о необходимости увеличения числа приходов, об освобождении архиереев и священников, находившихся в ссылках, тюрьмах, лагерях и о предоставлении возможности безпрепятственного совершения богослужений, свободного передвижения по стране и прописки в городах — Сталин тут же дал поручения «изучить вопрос». Он, в свою очередь, предложил Сергию подготовить список священников, находящихся в заточении, — и немедленно получил его, ибо такой список, заранее заготовленный, был митрополитом предусмотрительно захвачен с собой» (Там же, с. 331).

Встреча, действительно, не была внезапной.

Начальником Генерального штаба Красной Армии в 1937—1940 и 1941—1942 годах был верующий православный маршал Б.М.Шапошников (1882—1945). Сталин его очень уважал, в том числе и за это. Предложения Шапошникова, всегда глубоко продуманные и аргументированные, как правило, не встречали у Верховного Главнокомандующего особых возражений. Именно с ним они, как следует из воспоминаний его невестки, Славы Александровны, заранее обсуждали вопрос о встрече Сталина с церковными иерархами. Она рассказывала мне, что Борис Михайлович советовался об этом со своей супругой, Марией Александровной. 

— Я сказала Борису Михайловичу, — говорила та своей невестке: — «Если надо ему (Сталину) встречаться с духовенством, то пусть встретится с Симанским».

М.А.Шапошникова была дочерью митрофорного протоиерея Александра Вьюкова, который служил инспектором духовных учебных заведений в Туле в то время, когда архимандрит Алексий (Симанский) был там ректором духовной семинарии, одновременно — председателем местного отделения Союза русского народа, главой губернского монархического движения. Вероятно, у Марии Александровны был опыт личного общения с ним. 

Митрополит Ленинградский и Новгородский, затем — Патриарх Московский и всея Руси Алексий I во время войны неоднократно бывал в Кремле. С.А.Шапошникова рассказывала, что, выезжая из кремлёвских ворот, Борис Михайлович встречался со въезжавшим туда Патриархом Алексием, и тот через окно машины благословлял его.

Митрополит Ленинградский и Новгородский Алексий (Симанский), будущий Патриарх Всея Руси Алексий I

Из отчёта Г.Г.Карпова мы узнаём, что перед встречей в Москве выбиралось место для размещения Патриархии, митрополит Алексий предложил предоставить Церкви бывший игуменский корпус в Новодевичьем монастыре, но «тов. Сталин сказал митрополиту Сергию: «Помещения в Новодевичьем монастыре т. Карпов посмотрел: они совершенно не благоустроены, требуют капитального ремонта, и чтобы занять их, надо ещё много времени. Там сыро и холодно. Ведь надо учесть, что эти здания построены в XVI в. Правительство вам может предоставить завтра же вполне благоустроенное и подготовленное помещение, предоставив вам 3-этажный особняк в Чистом переулке, который занимался ранее бывшим немецким послом Шуленбургом…»

Так Московская Патриархия обрела своё владение в Москве, где и пребывает ровно 70 лет.

Сталин, можно сказать, прямо-таки уговаривал архиереев открывать духовные академии и семинарии, «во всех епархиях, где это нужно», четырежды повторив, что «препятствий этому не будет». Как сказал недавно в своём интервью грузинский Патриарх-Католикос Илия II (Шиолашвили), закончивший в своё время Московские Духовные семинарию и Академию, «он ведь и сам был семинаристом. Он знал цену духовного образования». Но архиереи отказывались: пока смогут открыть только богословские курсы…

«Итоги внезапной «перемены курса» стали поистине ошеломляющими», — писал митрополит Иоанн. — В несколько ближайших лет на территории СССР, где к началу войны оставалось, по разным данным, от 150 до 400 действующих приходов, были открыты тысячи храмов, и количество православных общин доведено, по некоторым сведениям, до 22 тысяч! Значительная часть репрессированного духовенства была возвращена на свободу. Прекратились прямые гонения на верующих и дикие шабаши «Союза воинствующих безбожников», сопровождавшиеся святотатственным пропагандистским разгулом» (Там же, с.331).

Был образован Совет по делам Русской Православной Церкви при СНК СССР, преобразованный затем в Совет по делам религий при Совете министров Союза, как постоянный орган для решения церковно-государственных вопросов.

В чисто церковном отношении эта встреча ознаменовала собой прекращение обновленчества, которое усердно насаждалось советской властью в 20-е годы с целью раскола Церкви и её уничтожения — и вот теперь оно вскоре сошло на нет. Сталин явно сделал выбор в пользу Московской Патриархии.

После самостоятельного объявления в 1917 году автокефалии Грузинской Православной Церковью оно не было признано Поместным Собором нашей Церкви и ни одной из Православных Поместных Церквей. Молитвенно-каноническое общение Грузинской Церкви с Русской было прекращено.

7 ноября 1942 г. газеты опубликовали юбилейное приветствие И.В.Сталину, под которым подписались митрополиты Сергий и Николай, Католикос-Патриарх  всей Грузии Каллистрат (Цинцадзе; управлял Грузинской Церковью в 1932-52 гг.). Грузинская Церковь, как и Русская, собирала пожертвования  на нужды фронта, за что Католикос-Патриарх Каллистрат неоднократно получал благодарственные телеграммы от Сталина, лично знавшего его по годам совместной учёбы в Тифлисской Духовной семинарии. По личному ходатайству Католикоса-Патриарха Каллистрата за время войны были выпущены епископ Ефрем (Сидамонидзе), протоиерей Иоанн Лозовский, протодиакон  Амвросий Ахобадзе; открыты 23 церкви, где служили 5 архиереев, 41 священник.

19 ноября 1943 г. Синод нашей Церкви под председательством Патриарха Сергия вынес определение: «…Признать… молитвенное и евхаристическое общение между обеими автокефальными Церквами-Сёстрами, Русской и Грузинской, к нашей общей радости, восстановленным…» (Православная энциклопедия, т.ХШ, с. 220, 222-223).

Поддержку Сталиным автокефалии Грузинской Церкви можно посчитать нелогичной для него как государственника, всячески стремившегося к укреплению единства империи, но понятное как для сына Грузии и её Церкви. О нём как о верующем человеке сказал в том же интервью Патриарх-Католикос Илия.

«Об этой личности, личности Сталина, — говорил он, — нам многое рассказывал наш ректор отец Константин Ружицкий. А он слышал это от Святейшего Патриарха Алексия I (Симанского). Алексий I, Патриарх Московский и всея Руси, был исключительным человеком, очень большой культуры и очень большой духовности. Он очень почитал и очень любил Сталина.»

Когда Патриарх Алексий I в своих речах и посланиях говорил о Сталине с благодарностью, в том числе и после его смерти, он делал это не вынужденно, не от незнания всей правды, а, напротив,  хорошо понимая, что происходило тогда в Кремле.

Вслушаемся в слова Святейшего Патриарха Алексия, сказанные в Богоявленском Патриаршем соборе перед молебном по случаю семидесятилетия И.В.Сталина 21 декабря 1949 года. Мы услышим в них не натужную лесть, а заслуживающую нашего внимания оценку.

«Всякий, кто лично знаком с нашим Вождём, — говорил тогда Святейший, — поражается обаянием его личности; он покоряет собеседника своим внимательным отношением ко всякому делу; ласковостью; своей необыкновенной осведомлённостью во всяком деле; силой и мудростью слова; быстрым и благоприятным решением каждого представляемого ему дела и вопроса.

Мы, церковные люди, должны благодарить его особенно за его участливое отношение к нашим церковным нуждам; всякий церковный вопрос, соприкасающийся с гражданскими сферами, он разрешает в благоприятном для Церкви смысле. Святая Церковь имеет в нём верного защитника.» (Алексий, Патриарх Московский и всея Руси. Слова, речи, послания, обращения, статьи. Т. II. Издание Московской Патриархии, М., 1954 г., с. 171-172).

Это — ещё одно, авторитетное свидетельство того, что образ «тирана», навязанный нам безбожной пропагандой, и Сталин, каким он был в жизни — это два разных человека.

А как же довоенные гонения на Церковь, да и послевоенные, которые были при Сталине?

А на этот вопрос ответили события, которые произошли после смерти Сталина. В стране развернулись хрущёвские гонения на Церковь и были закрыты, а то и уничтожены тысячи храмов, открытых до этого.

Тенденциозное восприятие нашей истории обычно говорит: «Да, Сталин открыл церкви. Но потом опять начал закрывать».

И что же? Того, что было сделано для Церкви, в истории уже не существует? Оно не имело огромного значения для духовной судьбы нашего народа, всего православного мiра, не оказывает до сих пор на нашу жизнь благотворного влияния?

Кроме того, у тех событий были причины, в которых мы можем постараться разобраться.

Вошло, например, даже в историю нашей Церкви, что Сталин хотел собрать собор всех Православных Церквей в 1948 году с чисто политическими целями (разумеется, они тоже были — разве можно поставить ему в вину заботу об интересах страны в мiре, в условиях «холодной войны»?) И после того, мол, как не удалось сделать этот собор самым представительным, было проведено Всеправославное Совещание Автокефальных Православных Церквей, хотя оно тоже было очень важным, но он якобы после этого «охладел» к Церкви — вот потому, мол, и усилились опять гонения…

Но на чём основан такой вывод? Ведь это же только мысль историка, а не факт. Митрополит Иоанн приводит этому куда более реальное объяснение.

«Практически сразу же после революции, — писал он, — в административно-управленческом сословии СССР сложились две фракции, две различные партии, непримиримые по своему отношению к стране, в которой они властвовали. Одна часть искренне ненавидела Россию и её народ, видя в ней лишь полигон для испытания новых идей или  запал для взрыва «мировой революции». Вторая, в меру своего искажённого понимания, всё же радела об интересах страны и нуждах её населения. Борьба между этими фракциями длилась — то затихая, то разгораясь с новой силой, но не прекращалась ни на миг — вплоть до уничтожения СССР в 1991 году…

Великая Отечественная война стала в этой борьбе переломным этапом…

Могущество СССР как геополитического преемника Российской Империи после второй мiровой войны безусловно возросло до невиданных размеров. Внутри же правящей элиты по-прежнему шла смертельная борьба «националистов» и «космополитов»…»

И далее владыка отвечает на вопрос, почему «столь недолговечным оказался период терпимого отношения советской власти к русскому Православию. Мощная оппозиция «примиренческому» курсу Сталина достаточно сильно заявила о себе ещё при его жизни, почти сразу же после того, как в 1943 году наметился поворот к нормализации церковно-государственных отношений.

В постановлении ЦК ВКП(б) от 7 сентября 1944 года «Об организации научно-просветительской пропаганды» впервые не были определены задачи «решительной борьбы за преодоление религиозных пережитков» и «безкомпромиссного наступления на реакционную поповщину», столь характерные для аналогичных документов предыдущих лет. Подобное умолчание в директивном документе вызвало у партийных активистов, привыкших на лету ловить малейшее изменение политической конъюнктуры «наверху», растерянность и глухое недовольство.

Через четыре года это недовольство приобрело вполне осязаемые формы — под давлением «антирелигиозников» Сталин в 1948 году дал согласие на разработку специального постановления ВКП(б) «О задачах антирелигиозной, атеистической пропаганды в новых условиях», подготовка которого была поручена Михаилу Суслову. В полном соответствии с богоборческой традицией 20-30-х годов авторы документа предлагали придать антирелигиозной пропаганде «наступательный» и «решительный» характер, обосновывая очередное форсированное наступление на религию необходимостью обезпечить скорейший переход «от социализма к коммунизму».

Но в конце концов Сталин — более дальновидный и прагматичный, чем большинство его оголтелых соратников, — всё же настоял на своём. Подготовка документа была свёрнута. Более того, к концу 40-х годов из лексикона партийных и государственных документов практически исчезли сами термины «антирелигиозная» или «атеистическая» работа. Не было их и в отчётном докладе ЦК ВКП(б) девятнадцатому съезду партии, который в октябре 1952 года представил делегатам Маленков. Впервые на съезде партии вообще был обойдён молчанием вопрос о задачах антирелигиозной пропаганды.

Но после смерти Сталина ситуация резко изменилась. В числе первых же постановлений ЦК по идеологическим вопросам, подготовленных под руководством Хрущёва в 1954 году, своей резкой антицерковной направленностью выделялись два документа: «О крупнейших недостатках в научно-атеистической пропаганде и мерах её улучшения» и «Об ошибках в проведении научно-атеистической пропаганды среди населения». Они недвусмысленно знаменовали собой конец «золотого десятилетия» относительного церковно-государственного мира и фактически возвращали общество на двадцать лет назад, во времена «безбожной пятилетки» (Там же, с. 329, 332, 336-337).

О стремлении вовлечь Церковь в политику КПСС митрополит Иоанн говорит не относительно 1948 года, а относительно 1961-го, когда, в разгар хрущёвских гонений, Русская Православная Церковь под активным давлением властей вынуждена была вступить в экуменический Всемiрный совет церквей. Что касается предыдущего периода, владыка пишет:

«В России широкое соборное обсуждение проблемы экуменизма было проведено лишь единожды — в 1948 году в Москве на Конференции Православных Поместных Церквей. Тогда на эту тему пространно высказались многие видные православные богословы и иерархи. В итоговой резолюции отмечалось, что «целеустремления экуменического движения не соответствуют идеалу христианства», что «создание Экуменической церкви как влиятельной международной силы есть падение перед искушением (земной власти — прим. митр. Иоанна), отвергнутым Христом… и уклонение на нехристианский путь», что «экуменическое движение не обезпечивает дела воссоединения церквей благодатными средствами»… Резолюция постановляла: «Отказаться от экуменического движения» (Там же, с. 510).

Когда появилось сообщение о болезни Сталина, 4 марта 1953 года Святейший Алексий I обратился с посланием к «Епархиальным преосвященным»:

«Наш долг, долг всех верующих прежде всего обратиться с молитвою к Богу об исцелении дорогого для всех нас болящего. Благословляю во всех храмах всех епархий  совершить молебствия о здравии Иосифа Виссарионовича. Церковь наша не может забыть того благожелательного к ней отношения нашего Правительства и лично Иосифа Виссарионовича, которое выразилось в целом ряде мероприятий, клонящихся ко благу и славе нашей Православной Русский Церкви, и её долг — свойственным ей образом, то есть горячей молитвой, отозваться на постигшее наш народ испытание — болезнь дорогого всем нам Вождя и мудрого строителя народного блага» (Там же, с. 169).

Но и тогда, когда глава государства закончил свой земной путь, Святейший, у которого уже не было никаких причин говорить о нём добрые слова вынужденно, конъюнктурно, натужно, нисколько не изменил своей оценки. Напротив, именно тогда дал самую высокую оценку почившему. В день его похорон  он, в том числе, повторил слова, сказанные И.К.Аксаковым по случаю кончины святителя Филарета, митрополита Московского (уж это-то властям совсем не нужно было?), хотя о гонениях на Церковь во все советские годы он знал, как никто.

Приводим полный текст речи Патриарха Московского и всея Руси Алексия I перед панихидой по Иосифе Виссарионовиче Сталине в Богоявленском патриаршем соборе в Москве 9 марта 1953 года.

«Великого Вождя нашего народа, Иосифа Виссарионовича Сталина, не стало. Упразднилась сила великая, общественная; сила, в которой народ наш ощущал собственную силу, которою он руководился в своих созидательных трудах и предприятиях, которою он утешался в течение многих лет. Нет области, куда бы не проникал глубокий взор великого Вождя. Люди науки изумлялись его глубокой научной осведомлённости в самых разнообразных областях, его гениальным научным обобщениям; военные — его военному гению; люди самого различного труда неизменно получали от него мощную поддержку и ценные указания. Как человек гениальный, он в каждом деле открывал то, что было невидимо и недоступно для обыкновенного ума.

Об его напряжённых заботах и подвигах во время Великой Отечественной войны, об его гениальном руководстве военными действиями, давшими нам победу над сильным врагом и вообще над фашизмом; об его многогранных необъятных повседневных трудах по управлению, по руководству государственными делами — пространно и убедительно говорили и в печати, и, особенно, при последнем прощании сегодня, в день его похорон, его ближайшие соработники. Его имя, как поборника мира во всём мiре, и его славные деяния будут жить в веках.

Мы же, собравшись для молитвы о нём, не можем пройти молчанием его всегда благожелательного, участливого отношения к нашим церковным нуждам. Ни один вопрос, с которым бы мы к нему ни обращались, не был им отвергнут; он удовлетворял все наши просьбы. И много доброго и полезного, благодаря его высокому авторитету, сделано для нашей Церкви нашим Правительством.

Память о нём для нас незабвенна, и наша Русская Православная Церковь, оплакивая его уход от нас, провожает его в последний путь, «в путь всея земли», горячей молитвой.

В эти печальные для нас дни со всех сторон нашего Отечества от архиереев, духовенства и верующих, из-за границы от Глав и представителей церквей, как православных, так и инославных, я получаю множество телеграмм, в которых сообщается о молитвах о нём и выражается нам соболезнование по случаю этой
печальной для нас утраты.

Мы молились о нём, когда пришла весть об его тяжёлой болезни. И теперь, когда его не стало, мы молимся о мире его безсмертной души.

Вчера наша особая делегация, в составе: Высокопреосвященного митрополита Николая; представителя епископата, духовенства и верующих Сибири архиепископа Палладия; представителя епископата, духовенства и верующих Украины архиепископа Никона и протопресвитера о. Николая, возложила венок к его гробу и поклонилась от лица Русской Православной Церкви его дорогому праху.

Молитва, преисполненная любви христианской, доходит до Бога. Мы веруем, что и наша молитва о почившем будет услышана Господом.

И нашему возлюбленному и незабвенному Иосифу Виссарионовичу мы молитвенно, с глубокой, горячей любовью возглашаем вечную память» (Там же, с. 171-172).

Конечно же, такие слова «из-под палки» не говорятся и не пишутся.

Внук благочестивой христианки рабы Божией Евдокии, которая в то время входила в приходской совет Елоховского Богоявленского собора,  рассказал мне недавно с её слов, что в один из дней прощания со Сталиным, в два часа ночи, на два часа закрыли Дом союзов, и Василий Иосифович перевёз гроб с телом покойного отца в собор, где Патриарх Алексий совершил его отпевание.

От своей оценки Сталина Патриарх Алексий не отказался и в разгар хрущёвских разоблачений «культа личности», которые, увы, до сих пор продолжают оказывать влияние на наше восприятие своей истории.

Священник Николай Булгаков

Источник