Почти двадцать лет прошло с тех пор, как моя книга «Большевики приходят к власти», была впервые издана в Советском Союзе. Поэтому, пожалуй, будет нелишним вновь представиться. Корни моей семьи крепко сидят в России. Мой отец, Евгений Исаакович Рабинович, был учёным мирового уровня, педагогом, редактором и поэтом. Родившийся в 1898 г. в Петербурге, в семье Исаака Моисеевича Рабиновича, юриста, и Зинаиды Моисеевны Вайнлуд, подающей надежды концертирующей пианистки, одной из последних учениц Антона Рубинштейна, он закончил прогрессивное Тенишевское училище и три года изучал химию в Санкт-Петербургском университете, прежде чем в конце лета 1918 г. — за две недели до начала «красного террора» — покинуть Россию и присоединиться к эмиграции. Таким образом, он был очевидцем и, в некоторых случаях, участником важнейших политических событий, описанных в этой книге. (Много лет спустя, когда он уже был известным учёным, чьи достижения в науке и общественно-научной деятельности получили мировое признание, одним из предметов его особой гордости оставалась изобретённая им система подсчёта голосов на выборах в Учредительное собрание, которая позволила ему раньше других отрапортовать о результатах выборов по своему избирательному округу Петрограда.) Моя мать, Анна Дмитриевна Майерсон, уроженка Киева, была ведущей актрисой русской театральной труппы, выступавшей на сценах Европы в 1932 г., когда они с отцом поженились.

Мы с Виктором (моим братом-близнецом, которому посвящена эта книга) родились два года спустя, в августе 1934 г. К тому времени наша мать уже оставила сцену, а отец завершил докторскую диссертацию и приступил к пионерскому исследованию в области фотосинтеза. Он занимал тогда исследовательскую позицию на химическом факультете Университетского колледжа в Лондоне. Везение, позволившее ему избежать «красного террора» и гитлеровского режима в Германии — он оставил научный пост в Гёттингене в 1933 г. — продолжало сопутствовать ему и в 1938 г., когда над Европой сгустились военные тучи. В тот год наша семья переехала в Америку, которая навсегда стала нашим домом. В Соединённых Штатах мы всегда или почти всегда были неотъемлемой частью живой, энергичной, многоликой и интеллектуально активной русской общины. Особенно это относится к моим юным годам. В ту пору среди ближайших друзей нашей семьи были такие выдающиеся личности, представлявшие цвет русской интеллигенции за рубежом, как признанный основатель американской школы изучения истории России, гарвардский профессор Михаил Михайлович Карпович (член партии эсеров в 1917 г.) и лидер меньшевиков, историк, известный собиратель архива российской социал-демократии Борис Иванович Николаевский. Эти ранние семейные ассоциации, без сомнения, помогают объяснить мой изначальный интерес к русской истории и культуре и, в особенности, к революционной эпохе в русской истории.

Первое серьёзное исследование о русской революции я начал, учась в американской докторантуре, в 1963 г. Дело было на пике «холодной войны», когда глубоко укоренившаяся ненависть к коммунизму и Советскому Союзу ещё более укрепила общепринятое мнение о том, что в октябре 1917 г. естественное поступательное движение России к либеральной демократии западного образца было прервано блестяще осуществлённым государственным переворотом, лишённым какой бы то ни было поддержки снизу. Целью этого военного переворота, как считалось, было создание той самой ультра-авторитарной централизованной однопартийной политической системы, в которую быстро выродилась Советская власть. Поэтому естественно, что чаще всего читатели моих работ задаются вопросом, как я сумел отойти от этой концепции и увидеть в событиях, кульминацией которых стало свержение прозападного Временного правительства и победа большевиков, подлинно народную революцию, движимую эгалитарными целями. Ответ очень прост. Распространённый взгляд на русскую революцию и, особенно, на её итог как на блестяще организованную узким кругом людей военную операцию, нацеленную на установление авторитарного, иерархического, исключительно большевистского режима, опровергался свидетельствами первичных источников — даже того узкого круга, который в ту пору был мне доступен: это, в первую очередь, газеты того времени, опубликованные документы и мемуары. Неслучайно, начиная с середины 1960-х годов, очень многие, если не большинство молодых западных историков, работавших не зависимо друг от друга над темами, связанными с революционной Россией, пришли к такому же общему выводу.

Эта книга — первое исследование (на каком бы то ни было языке), посвящённое большевикам в первый год Советской власти в Петрограде и основанное, в значительной степени, на чрезвычайно показательных, часто поразительных, относительно недавно рассекреченных документах из прежде закрытых российских исторических архивов. Один американский специалист по советской истории, прочитав рукопись моей книги, заметил, что, по сути, это история (причём во многом новая) рождения советской системы. Как и в прежних моих книгах, я использовал здесь в основном эмпирический подход. Признавая неизбежную субъективность и неточность любых реконструкций прошлого, я, тем не менее, считаю, что сначала нужно попытаться воссоздать во всей возможной полноте фундаментальные исторические процессы и события, чтобы потом делать обоснованные выводы, с пользой применять к ним абстрактные теории и рассматривать в сравнительной перспективе. В своей работе я постарался отделить факты от спекуляций и чётко обозначить последние.

Мне хотелось бы также добавить, что для зарубежных историков России XX века огромным достижением постсоветской эпохи, наряду с доступом к важнейшим архивным источникам, стала отмена искусственных барьеров, препятствовавших плодотворному общению с российскими коллегами и российской аудиторией вообще. Результат — выразившийся в издании в России переводов бесчисленных работ зарубежных историков, а на Западе — русских историков, организации новаторских международных конференций по российской истории в России и других странах, ценных совместных проектах и публикациях и бесценной, взаимно полезной личной дружбе — бесконечно обогатил историю России как научную дисциплину. Однако, несомненно, одним из множества важных вопросов советской истории, в котором до сих пор нет полной ясности, является вопрос о происхождении коммунистической автократии. И если публикация издательством «АИРО-ХХI» русского издания этой книги будет способствовать дальнейшему развитию идей но этому ключевому вопросу среди профессиональных историков и студентов в России, а также, возможно, особенно, среди рядовых русских читателей, стремящихся лучше понять непростое прошлое своей страны, это будет означать, что книга достигла своей главной цели.

Александр РАБИНОВИЧ