Сравнения сталинского режима с режимом Наполеона Бонапарта во Франции производились ещё в 20-е — 30-е гг. XX в. как противниками Советской власти (П.Н. Милюков), так и защитниками идей Октября от сталинизма (Л.Д. Троцкий). Чтобы выяснить правомерность таких сравнений необходимо прежде всего определить само понятие бонапартизм. Это тем более необходимо потому что, несмотря на неослабевающий интерес советской и постсоветской литературы к наполеоновской эпохе и личности самого Наполеона I (только в советское время тремя изданиями вышла книга о нём Е.В. Тарле и пять изданий выдержала биография Наполеона, написанная А.З. Манфредом), проблема бонапартизма как типа политической надстройки, его социальной сущности в отечественной науке остаётся совершенно не разработанной.

Советские историки, когда речь заходила о сущности бонапартизма как политического режима, обычно ограничивались ссылками на слова Ф. Энгельса из работы «Происхождение семьи, частной собственности и государства»:

Так как государство возникло из потребности держать в узде противоположность классов; так как оно в то же время возникло в самих столкновениях этих классов, то по общему правилу является государством самого могущественного, экономически господствующего класса, который при помощи государства становится также политически господствующим классом и приобретает таким образом новые средства для подавления и эксплуатации угнетённого класса. Так, античное государство было, прежде всего, государством рабовладельцев для подавления рабов, феодальное государство — органом дворянства для подавления крепостных и зависимых крестьян, а современное представительное государство есть орудие эксплуатации наёмного труда капиталом. В виде исключения встречаются, однако, периоды, когда борющиеся классы достигают такого равновесия сил, что государственная власть на время получает известную самостоятельность по отношению к обоим классам, как кажущаяся посредница между ними. Такова абсолютная монархия XVII — XVIII вв., которая держит в равновесии дворянство и буржуазию друг против друга; таков бонапартизм первой и особенно второй империи во Франции, который натравливал пролетариат против буржуазии и буржуазию против пролетариата.183

Хотя каких-либо доказательств такого натравливания Ф. Энгельс не привёл, эту же схему воспроизвёл в своей работе «Государство и революция» и В.И. Ленин, который к числу бонапартистских режимов отнёс также режим А.Ф. Керенского в России.184 Однако, эта теория вызывает следующие возражения.

Во-первых, Ф. Энгельс не уточнил, у кого собственно возникла потребность «держать в узде» и откуда вообще появилась эта потребность. Если у господствующего класса появляется потребность держать в узде угнетённые классы, то точнее было бы так и сказать, а не ссылаться на некие падающие сверху, подобно манне небесной, потребности.

Во-вторых, по Ф. Энгельсу, государство может возникнуть лишь после появления классов, а сами классы лишь в результате развития товарно-денежных отношений и экономического неравенства производителей. Как доказал Ю.И. Семёнов, эта схема развития буржуазного общества ничего общего с классо- и политогенезом в первобытности не имеет.185 Исторически система внеэкономического принуждения возникла раньше, чем система принуждения экономического, поэтому класс эксплуататоров не мог стать экономически господствующим раньше, чем он стал господствующим политически. Следовательно, государство возникает не после появления классов, а одновременно с ними, и не как дополнительное средство подавления и эксплуатации, а как основное (исторически первое) — политарное — средство эксплуатации и подавления.

В-третьих, отсюда же вытекает и несостоятельность энгельсовой теории равновесия для объяснения сущности абсолютизма и бонапартизма. Действительно, по Ф. Энгельсу, получается, что государство особенно усиливается в тот момент, когда оно даже не сидит на двух стульях, а висит где-то между двумя стульями, между двумя противостоящими друг другу классами. Единственный из приводимых В.И. Лениным примеров действительного равновесия классовых сил — режим А.Ф. Керенского в России — показывает как раз не усиление, а ослабление государственной власти.

Иллюзии о некой надклассовой сущности государства представляют собой не что иное как пережиток буржуазных представлений о публичной власти и противоречат марксистскому пониманию сущности государства. Государство как общественный институт не может стоять над обществом, оно может стоять над угнетёнными классами, но всегда находится на службе у класса эксплуататоров в целом.

Более точное объяснение классовой сущности абсолютизма предложил английский историк-марксист Пэрри Андерсон. По его наблюдениям, абсолютизм в Западной Европе представляет собой такой тип политической надстройки эпохи позднего феодализма, когда старый господствующий класс — дворянство — использует усиление государственно-бюрократического аппарата, государственных форм эксплуатации и, добавим от себя, новые буржуазные методы (госкапитализм) для компенсации исчезнувшего крепостничества и сохранения своего господства в условиях роста буржуазных отношений.186

Бонапартизм, на наш взгляд, представляет собой зеркальное отражение абсолютизма, отделённое от него буржуазной революцией. Специфика бонапартизма как типа политической (и идеологической — прим. ред.) надстройки состоит в том, что новый господствующий класс (буржуазия) для утверждения нового способа производства использует методы и атрибуты старого феодального строя.

В политике к таковым прежде всего относится неограниченная, абсолютная власть обожествляемого диктатора, который, впрочем, в отличие от монарха объявляет, что его власть покоится не на божьей милости, а на воле народа. Как писал Л.Д. Троцкий,

демократическим ритуалом бонапартизма является плебисцит. Время от времени гражданам ставится вопрос: за или против вождя? При чём голосующий чувствует дуло револьвера у виска.187

Увенчанием сталинского бонапартизма стала конституция 1936 года, установившая в СССР тайное голосование.

В сфере идеологии важнейшим атрибутом бонапартизма является государственная религия: у Кромвеля это было пресвитерианство, у Наполеона — католицизм, сталинский режим превратил в религию извращённый и догматизированный марксизм или, как его стали называть с конца 20-х годов, «марксизм-ленинизм». Из стройной системы взглядов, более или менее объективно отражавшей действительность, он превратился в набор штампованных фраз, используемых в качестве лозунгов и заклинаний.188

Изменения, произошедшие с марксизмом в сталинский период, вполне могут быть охарактеризованы как «вторичная утопизация» научной идеологии, т.е. превращение её в крайне упрощённую и заманчивую целевую установку с явными чертами псевдоисторической мифологии, которая используется для обоснования своих прав на власть представителями новой элиты, говорящей и правящей от имени народных масс, хотя отнюдь не всегда в их интересах. В таких условиях

в старую форму вливается новое содержание, и временами исподволь, незаметно столь знакомые привычные формулировки и термины начинают вдруг жить как бы второй жизнью — замерзают, окостеневают и, наконец, начинают светится каким-то странным мистическим светом.189

Подобно тому, как средневековые богословы объясняли эпидемии и войны отступлением людей от церкви и забвением её заповедей, а победы и благополучие — верностью церковным догматам, так и советская пропаганда утверждала, что все недостатки в СССР — следствие отступления от ленинских принципов, а все успехи — следствие верности заветам Ленина (причём сами эти «принципы» и «заветы» были не более устойчивы, чем генеральная линия партии). Как в православной и католической церквях толкование Священного писания является исключительным правом вселенских соборов, так и в Советском Союзе со времён Сталина «толкование принципов и заветов Ленина является исключительным правом съездов партии».190

В полной мере к ленинскому наследию можно отнести его собственные слова о том, что после смерти революционных мыслителей угнетающие классы пытаются

превратить их в безвредные иконы (выделено нами. И.Т.), канонизировать их, предоставить известную славу их имени, для «утешения» угнетённых классов и для одурачения их, выхолащивая содержание революционного учения, притупляя его революционное остриё, опошляя его.191

С тем же дореволюционным прошлым связывают сталинский режим и внеэкономическое принуждение в экономике, и восстановление офицерских и генеральских званий и министерских титулов в чиновной «табели о рангах», и продолжение великодержавных традиций царизма во внешней политике, наиболее ярким проявлением чего стали империалистические разделы мира на «сферы влияния» между Сталиным и Гитлером в 1939 г. и между Сталиным, Черчиллем и Рузвельтом в 1944—1945 гг.192

Подобно тому, как на сторону Наполеона I в своё время перешли многие бывшие противники якобинцев, так и в 30-е гг. сталинский режим начинают поддерживать многие бывшие враги Октября и большевизма. Очень точную характеристику такого рода «друзей Страны Советов» на примере четы Веббов дал Л.Д. Троцкий:

Фабианцы возмущались, когда революционный пролетариат отнимал свободу действий у «образованного» общества, но считают в порядке вещей, когда бюрократия отнимает свободу действий у пролетариата.193

Уже в конце 30-х годов находившийся в эмиграции лидер кадетов П.Н. Милюков публично выразил свою поддержку сталинскому режиму, который наконец-то решил навсегда избавиться от старой революционной гвардии и посадил на скамью подсудимых не только старых большевиков, но и большевизм как таковой. Как восстановление «петровских и екатерининских границ Российской империи» расценил П.Н. Милюков и присоединение в 1939—1940 гг. Прибалтики, Бессарабии и «восточных областей Польши».194

В 1940 году СССР чуть было не осуществил даже голубую мечту г-на Милюкова и давнишний план царизма — захват Босфора и Дарданелл. 13 ноября 1940 г. министр иностранных дел фашистской Германии И. Риббентроп передал через В.М. Молотова предложение И.В. Сталину присоединиться к «тройственному пакту» Германии, Италии и Японии, заменившему собой «Антикоминтерновский пакт» 1936 г. Вождь «первого в мире социалистического государства» с интересом отнёсся к этому предложению и передал через В.М. Молотова свои условия: Германия, Италия и Япония гарантируют СССР создание военной и военно-морской базы в районе Босфора и Дарданелл на началах долгосрочной аренды, признают центром интересов СССР район к югу от Батума и Баку в общем направлении к Персидскому заливу и др. Однако эти уступки показались Гитлеру слишком большими и сделка не состоялась.195

Советская государственная буржуазия хорошо понимала, что западный капитал никогда не смирится с потерей своей собственности в России и будет стремиться вернуть себе утраченное, что отсталость страны несовместима с существованием сильного и независимого государства. Внешние причины, заставившие номенклатуру форсировать индустриализацию, доводя иногда её темпы до настоящего авантюризма, недвусмысленно признал и сам И.В. Сталин в известной речи на первой всесоюзной конференции работников социалистической промышленности 4 февраля 1931 г.:

Мы отстали от передовых стран на 50-100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут.196

Характерно, что если Наполеон, поощряя развитие французской промышленности, выступил реализатором многих идей Ж.Б. Кольбера197, то в Сталине многие учёные видят наиболее решительного продолжателя политики догоняющей индустриализации, начатой при С.Ю. Витте.198

Таким образом, очевидно, что сталинский режим отвечает всем основным признакам бонапартизма, и именно сочетание бонапартистской политической надстройки с государственной формой капитализма и создало настолько централизованную разновидность государства, что западные политологи получили повод говорить об особом, неизвестном доселе типе политического режима — тоталитаризме.

Список литературы

183 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т.21. С.171-172.

184 Ленин В.И. ПСС. Т.33. С.7-10.

185 Семёнов Ю.И. Переход от первобытного общества к классовому: пути и варианты развития // ЭО. 1993. N 1. С.52-55.

186 Эволюция восточных обществ: синтез традиционного и современного. М.1984.С.241. Ссылка на: Anderson P. Lineages of the Absolutist State. London,1974.

187 Троцкий Л.Д. Преданная революция. М.1991. С.230.

188 Семёнов Ю.И. О первобытном коммунизме, марксизме и сущности человека // ЭО. 1992. N 3. С.39.

189 Лукин В.П. «Идеология развития» и массовое сознание в странах «третьего мира» // Вопросы философии. 1969. N 6. С.38.

190 Правда. 1929. 10 февраля. (Из редакционной статьи «Борьба с правым уклоном и идеологическое воспитание масс»).

191 Ленин В.И. ПСС. Т.33. С.5.

192 См.: Черчилль У. Вторая мировая война. М.1991. Кн.3. С.448-449.

193 Троцкий Л.Д. Преданная революция. С.252.

194 Нильсен Е.П. П.Милюков и И. Сталин // Новая и новейшая история. 1991. N 2. С.142-148.

195 Горлов А.С. Переговоры В.М. Молотова в Берлине в ноябре 1940 г. // ВИЖ. 1992. N 6/7. С.47-48.

196 Сталин И.В. О задачах хозяйственников // Соч. Т.13. М.1951 С.38.

197 Тарле Е.В. Наполеон. М.1991. С.225-226.

198 См. напр.: Валлерстайн И. Россия и капиталистическая мир-экономика.1500—2010 // Свободная мысль. 1996. N 5. С.37.

ГОСУДАРСТВЕННЫЙ КАПИТАЛИЗМ И ВНЕЭКОНОМИЧЕСКОЕ ПРИНУЖДЕНИЕ (К ВОПРОСУ О «ЦЕНЕ» СОВЕТСКОЙ МОДЕРНИЗАЦИИ)ПРЕДПОСЫЛКИ ПЕРЕХОДА ОТ ГОСУДАРСТВЕННОГО КАПИТАЛИЗМА К ЧАСТНОВЛАДЕЛЬЧЕСКОМУ