В основу идеи коммунистического развития от слаборазвитой периферии к развитому центру, которая сейчас пропагандируется многими российскими «марксистами-ленинцами», был положен вывод Ленина 1916 г. о слабом звене в цепи империализма, разорвав которую, можно потянуть всю цепь к коммунизму.

Видимо, несмотря на критику Лениным идеализма А. Богданова, на него всё же оказала влияние богдановская идея общественного развития от периферии к центру. На этой основе, по существу отрицавшей принципиальнейшее положение исторического материализма, у Ленина, как представляется, и возникла идея победы революции в отсталой стране, как слабом звене монополистического капитализма.

Таким слабым звеном Ленин признал Россию, исходя из анализа её хозяйственного положения, содержащегося в его работе «Развитие капитализма в России». Некоторые левые аналитики считают этот анализ недостаточно объективным.

После того, как в России в феврале 1917 г. произошёл второй этап буржуазно-демократической революции, Ленин посчитал возможным взятие власти большевиками и переход к непосредственно коммунистическим преобразованиям, минуя фазу развитого капитализма. При этом он надеялся на поддержку советской власти революциями в западноевропейских странах, имея в виду предположение классиков, которое они высказали в Предисловии ко второму русскому изданию 1882 г. «Манифеста коммунистической партии». «Если русская революция, – писали они, – послужит сигналом пролетарской революции на Западе, так что обе они дополнят друг друга, то современная русская общинная собственность на землю может явиться исходным пунктом коммунистического развития».

По их мнению, революция в России освободила бы западноевропейскую коммунистическую революцию от опасности её подавления «мировым жандармом», каким была Россия в то время. В случае победы революции на Западе возникла бы возможность помощи революции в России, переброски ей передовых технологий.

Выступления рабочих в 1905 г. и февральская революция 1917 г. были антифеодальными. Они были направлены на свержение царского самодержавия и власти помещиков, установление буржуазной демократии и капиталистического пути развития. Такой ход событий и предполагали основоположники коммунистической теории. В 1894 г. Энгельс писал: «Русская революция даст… новый толчок рабочему движению на Западе, создаст для него новые, лучшие условия борьбы и тем самым ускорит победу современного, промышленного пролетариата, победу, без которой сегодняшняя Россия ни на основе общины, ни на основе капитализма не может достичь социалистического переустройства общества» (К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 22, с. 453). Он считал, что назревавшая в России революция будет буржуазной, так как для коммунистической революции в ней в то время не было ни объективных, ни субъективных предпосылок.

Буржуазно-демократическая революция и произошла в России в феврале 1917 г. Она послужила сигналом для революционных выступлений на Западе. Но эти выступления были подавлены, в силу того, что капитализм ещё не потерял тогда своей силы, способности к расширению в планетарных масштабах, не до конца был сформирован и пролетариат во всемирно-историческом смысле.

Тем самым был подтверждён вывод классиков о том, что переход от одного способа производства к другому, более совершенному, происходит, «когда данный способ производства прошёл уже немалую часть своей нисходящей линии, когда он наполовину изжил себя, когда условия его существования в значительной мере исчезли, и его преемник уже стучится в дверь» (Энгельс Ф. Анти-Дюринг. М., Изд. полит. лит., 1977, с. 149). Применительно к России они полагали, что только в случае победы мировой пролетарской революции в передовых странах Европы и в США Россия с помощью переброски новых технологий из этих стран могла бы встать на путь непосредственно коммунистического развития, так как уровень развития её производительных сил тогда не позволял ей это сделать самостоятельно.

Несмотря на попытки Ленина доказывать обратное, в том числе в работе «Развитие капитализма в России», к 1917 году Россия имела многоукладную экономику. Из почти 140 миллионов россиян 110 миллионов составляло крестьянство. Примерно 65% крестьян были бедняками, середняками – 20%, кулаками – почти 15%, городская мелкая буржуазия составляла 8% населения страны. Рабочих же было около 15 миллионов – чуть больше 10% населения, из них промышленных рабочих – только 3,5 миллиона (Великая Октябрьская социалистическая революция. Энциклопедия. М., Советская энциклопедия, 1977, с. 276, 497). К тому же 80% населения России было малограмотным, либо не умело ни читать, ни писать вообще.

Ещё в 1905 году Ленин обоснованно указывал на невозможность социалистической революции в России. «Полная революция, – писал он, – есть захват власти пролетариатом и бедным крестьянством. А эти классы, находясь у власти, не могут не добиваться социалистической революции. Следовательно, захват власти, будучи сначала шагом в демократическом перевороте, силой вещей, против воли (и сознания иногда) участников, перейдёт в социалистический. И тут крах неизбежен. А раз неизбежен крах попыток социалистической революции, то мы (как Маркс в 1871 г., предвидевший неизбежный крах восстания в Париже) должны советовать пролетариату не восставать, выжидать, организовываться, отступить, чтобы лучше прыгнуть» (Ленин В. И. ПСС, т. 9, с. 382). То же он повторял и в 1906 г.: «Эта борьба была бы почти безнадёжна для одного российского пролетариата, и его поражение было бы так же неизбежно, как поражение … французского пролетариата в 1871 году, если бы на помощь российскому пролетариату не пришёл европейский социалистический пролетариат» (ПСС, т. 12, с. 157).

Однако в апреле 1917 г., всего через 11 лет после этого высказывания, Ленин изменил свою позицию на противоположную. Вопреки марксистскому учению, он призывал партию к переходу от февральской буржуазно-демократической революции, только что избавившей Россию от пут царизма, сразу к власти в интересах пролетариата, к революции социалистической, минуя фазу развитого капитализма.

Видимо, в какой-то мере всё же сказалось влияние на лидера партии большевиков взглядов народников, несмотря на их критику с его стороны, и «Науки логики» Гегеля, которую он проштудировал.

Народники, справедливо считая частную собственность лишь промежуточной формой в историческом развитии экономических отношений, взяли за основу идею Гегеля о том, что промежуточные фазы развития могут при известных обстоятельствах значительно сократиться или даже совсем не иметь места. Поскольку социалистическое будущее они связывали с крестьянской общиной, которая сохранилась в России, постольку они полагали, что Россия через крестьянскую общину перейдёт к социализму сразу, минуя капитализм.

Почти 130 лет в России пропагандировались эти утопические идеи. К концу 70-х годов 19 века к этим идеям присоединился отдельным пластом марксизм, что не могло не вести к его деформации.

На идеях революционного демократизма и народничества формировалось мировоззрение юного Ульянова, впоследствии ставшего марксистом. Конечно, они не могли не отразиться на его взглядах.

Вначале идею перехода к социализму, минуя капитализм, Ленин сформулировал в «Апрельских тезисах», с которыми он выступил по прибытии в Петроград из заграницы в апреле 1917 г. Во втором пункте тезисов он разъяснял: «Своеобразие текущего момента в России состоит в переходе от первого этапа революции, давшего власть буржуазии в силу недостаточной сознательности и организованности пролетариата, — ко второму её этапу, который должен дать власть в руки пролетариата и беднейших слоёв крестьянства». По словам Бухарина, на эти тезисы «даже часть большевиков… смотрела испуганными глазами», ибо они «произвели впечатление грома лопнувшей бомбы, взорванной „от отчаянной жизни” вынырнувшим из неведомого революционного подполья диким фанатиком, фантазии которого нездоровым туманом плавают в каком-то особом измерении, ничего общего не имеющим с нашим трёхмерным пространством» (Н. И. Бухарин. Избранные произведения. М., 1988, с. 437–438).

Впервые Ленин огласил тезисы в ночь с 3 по 4 апреля на собрании большевиков. Однако поддержки не нашёл. Затем, 4 апреля, на собрании большевиков он выступил с докладом и разъяснениями тезисов, и опять не только не получил поддержки, но столкнулся с активным сопротивлением. Богданов прервал его, крикнув: «Ведь это бред, это бред сумасшедшего!». Примерно так же выступили И. П. Гольденберг и редактор «Известий» Ю. М. Стеклов. Бредом назвал тезисы и Г. В. Плеханов. 6 апреля ЦК РСДРП(б) вновь не поддержал Апрельские тезисы. 8 апреля в «Правде» против «разлагающего влияния» ленинских тезисов выступил Л. Б. Каменев со статьёй «Наши разногласия». Он отрицал завершение буржуазно-демократической революции и поэтому отказывался признать курс на её перерастание в революцию социалистическую. Дискуссия по тезисам состоялась в тот же день на заседании Петроградского комитета большевиков, при голосовании – 2 «за», 13 «против», «воздержался» 1. Тем не менее, Ленин настоял на своём, и его идея была, в конце концов, поддержана. С такой ленинской позицией развернулась борьба, так как она находилась в полном противоречии с марксистским учением, с марксистским историческим материализмом.

Вот что по этому поводу писал Г. В. Плеханов в своём политическом завещании: «Нет, Ленин не догматик, он знает марксизм. Но, к сожалению, он „развивает” его с непостижимым упорством в одном направлении – в направлении фальсификации и с одной целью – с целью подтверждения своих ошибочных выводов. В марксизме его не устраивает только то, что нужно ждать, пока созреют объективные условия для социалистической революции…

Ленин ловко манипулирует цитатами Маркса и Энгельса, зачастую давая им совершенно иное толкование. Из моих работ о роли личности и масс в Истории Ленин усвоил только одно: он, как личность, „призванная” Историей, может творить с ней всё, что захочет. Ленин является примером человека, который, признавая свободу воли, видит свои поступки сплошь окрашенными в яркий цвет необходимости. Он достаточно образован, чтобы не считать себя Магометом или Наполеоном, но в том, что он „избранник судьбы”, Ленин убеждён безусловно. С точки зрения законов социального развития и исторической необходимости Ленин был нужен лишь до февраля 1917 г. – в этом смысле он закономерен. После Февральской революции, которая смела царизм и устранила противоречия между производительными силами и производственными отношениями, историческая надобность в Ленине отпала. Но беда заключается в том, что массы об этом не знали и не знают. Они получили больше политических свобод, чем в Западной Европе, но, полуголодные и обнищавшие, к тому же вынужденные продолжать войну, не заметили этого» (Плеханов Г. В. Политическое завещание).

Маркс в работе «К критике политической экономии» утверждал: «Ни одна общественная формация не погибнет раньше, чем разовьются все производительные силы, для которых она даёт достаточно простора, и новые, высшие производственные отношения никогда не появятся раньше, чем созреют материальные условия их существования в лоне самого старого общества».

Этот вывод он подтвердил и в I томе «Капитала»: «Общество, – писал он, – если даже оно напало на след естественного закона своего развития, – а конечной целью моего сочинения является открытие экономического закона движения современного общества, – не может ни перескочить через естественные фазы развития, ни отменить последние декретами. Но оно может сократить и смягчить муки родов» (Маркс К. Капитал, т. 1, книга 1: Процесс производства капитала. М., Изд. полит. лит., 1973, с. 10).

Несмотря на возражения ортодоксальных марксистов об отсутствии объективных условий для непосредственно коммунистического развития в России, большевики решили брать власть. На VI съезде РСДРП(б), проходившем в Петрограде с 26 июля по 3 августа 1917 г., был взят курс на вооружённое восстание. Против восстания выступили члены ЦК Зиновьев, Каменев и Преображенский. Последний говорил, что только при наличии пролетарской революции на Западе можно будет направить страну по социалистическому пути. В «Кратком курсе истории ВКП(б)» по этому поводу отмечено, что Сталин ответил Преображенскому следующим образом: «Не исключена возможность, что именно Россия явится страной, пролагающей путь к социализму. … Надо откинуть отжившее представление о том, что только Европа может указать нам путь. Существует марксизм догматический и марксизм творческий. Я стою на почве последнего» (История Всесоюзной коммунистической партии (большевиков). Краткий курс, М., Госполитиздат, 1945, с. 189).

Как и предвидели классики и их последователи, большевики после взятия власти столкнулись с непреодолимыми трудностями из-за низкого уровня развития российских производительных сил, малограмотности в основном крестьянского населения. Это не давало возможности России в одиночку реализовать задачи первой фазы коммунизма, без поддержки пролетарскими революциями на Западе и переброски передовых технологий. Но и мировые производительные силы того времени ещё не достигли такого уровня, который позволял бы осуществить переход к непосредственно коммунистическому развитию и исключал бы условия для всеобщего распространения бедности.

В 1850 и 1853 гг. Энгельс в своих письмах предупреждал, что партия (и её вождь), пришедшая к власти раньше, чем в обществе созрели материально-организационные условия осуществления её программы, будет вынуждена проводить в жизнь, чтобы удержаться у власти, программу другой партии, отделываясь от своего класса «фразами, обещаниями и уверениями» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 7, с. 423). Не случайно большевики вынуждены были брать на вооружение лозунги не своей партии, а лозунги и принципы, например, партии социал-революционеров (эсеров), выражавших интересы крестьянства, т. е. мелкой буржуазии. Прежде всего, это относится к лозунгу: «Земля крестьянам!», а затем к принципу федерализма.

В письме Энгельса Вельдемейеру от 12 апреля 1853 года читаем:

«Мне думается, что в одно прекрасное утро наша партия вследствие беспомощности и вялости остальных партий вынуждена будет встать у власти, чтобы, в конце концов, проводить всё же такие вещи, которые отвечают непосредственно не нашим интересам, а интересам общереволюционным и специфически мелкобуржуазным; в таком случае под давлением пролетарских масс, связанные своими собственными, в известной мере, ложно истолкованными и выдвинутыми в порыве партийной борьбы печатными заявлениями и планами, мы будем вынуждены производить коммунистические опыты и делать скачки, о которых мы сами отлично знаем, насколько они несвоевременны. При этом мы потеряем головы, – надо надеяться только в физическом смысле, – наступит реакция и, прежде, чем мир будет в состоянии дать историческую оценку подобным событиям, нас станут считать не только чудовищами, на что нам было бы наплевать, но и дураками, что уже гораздо хуже. Трудно представить себе другую перспективу» (там же, т. 28, с. 490–491).

Предупреждал о такой опасности и Плеханов. «Социа­листическая организация производства, – писал он задолго до революции, – предполагает такой ха­рактер экономических отношений, который делал бы эту организа­цию логическим выводом из все­го предыдущего развития стра­ны», ибо «декретами не создашь условий, чуждых самому харак­теру современных экономических отношений». Если этого нет, «придётся мириться с тем, что есть, брать то, что даёт действительность». В этом случае «здание социалистической организации будет строиться руками правительства, а не класса, не народом, а „сверху”. Национальным производством будет заведо­вать социалистическая каста». И относительно входящих в неё лиц «не может быть никаких га­рантий в том, что они не поже­лают воспользоваться захвачен­ной ими властью для целей, не имеющих ничего общего с инте­ресами рабочего класса». В ре­зультате социальная революция приведёт к «обновлённому царскому деспотизму на коммунистической подкладке» (Избр. фил. соч. в пяти томах, т. 1, с. 103–108, 323). Не напоминает ли приведённое высказывание участь партии большевиков и её вождей?

Позиции Плеханова придерживались и другие бывшие члены первой российской социал-демократической организации «Освобождение труда» (П. Б. Аксельрод, Л. Г. Дейч, В. И. Засулич), которые с 1883 г. (когда Ленину было всего 13 лет) уже занимались переводом произведений классиков и пропагандой марксизма в России. Ленин очень не любил, когда ему приводили подобные высказывания классиков и их последователей, презрительно называя их «петрушкиными цитатами» (см. ПСС, т. 9, с. 409).

И вот – ему, а затем Сталину пришлось брать действительность такой, какой она была. Отсталые экономические отношения заставили Ленина «производить коммунистические опыты»: шарахаться от политики военного коммунизма к капиталистической НЭП, называть приход к власти большевиков то революцией, то октябрьским переворотом. Российская отсталость привела к деспотизму на коммунистической подкладке. А сформировавшаяся советская партийно-государственная каста, в конце концов, присвоила себе достояние всего советского общества.

Таков результат творческого подхода марксистов-ленинцев к марксизму, применение его к отдельной стране с низким для коммунистического строительства уровнем развития производительных сил и, прежде всего, с малограмотностью большинства крестьянского населения. 28 октября 1917 года в письме к петроградским рабочим Плеханов разъяснял: «Крестьянству нужна земля, в замене капиталистического строя социалистическим оно не нуждается. Больше того, хозяйст­венная деятельность крестьян, в руки которых перейдёт помещичья земля, будет направлена не в сторону социализма, а в сторону капитализма». И здесь Георгий Валентинович оказался прав.

В 1921 г. большевикам пришлось отказаться от политики военного коммунизма, направленной на ликвидацию товарно-денежных отношений, в том числе из-за нежелания крестьян снабжать города продуктами путём прямого безденежного продуктообмена.

В речи «К четырёхлетней годовщине октябрьской революции» в 1921 г. Ленин признавал: «Мы рассчитывали, поднятые волной энтузиазма, разбудившие народный энтузиазм сначала общеполитический, потом военный, мы рассчитывали осуществить непосредственно на этом энтузиазме столь же великие (как и общеполитические, как и военные) экономические задачи. Мы рассчитывали – или, может быть, вернее будет сказать: мы предполагали без достаточного расчёта – непосредственными велениями пролетарского государства наладить государственное производство и государственное распределение продуктов по-коммунистически в мелкокрестьянской стране. Жизнь показала нашу ошибку» (Ленин В. И. ПСС, т. 44, с. 151).

Сталин в ходе индустриали­зации и коллективизации, по существу, уничтожил крестьянство. Но вчерашний мужик, став рабочим и вступив в ряды партии, повёл страну по рыночным рельсам в сторону классического капитализма. Туда и привёл. Экономические преобразования, осуществлённые в советский период с помощью «энергии рывка молодого капитализма» на «коммунистической подкладке», безусловно, приблизили страну к развитым капиталистическим странам, а по некоторым показателям даже их обогнали. Это был уникальный исторический опыт попытки строительства справедливого общества социалистически-ориентированной надстройкой на полукапиталистическом базисе. Сейчас уже Россия по уровню развития производительных сил несравнима с той, которой она была в 1917 г. Вряд ли она достигла бы такого результата в столь короткий срок, если бы её развитие происходило в рамках классического капитализма с буржуазно-демократической надстройкой.

Мобилизационный тип плановой советской экономики с огосударствленными средствами производства ускорил развитие национальных производительных сил путём индустриализации промышленности, коллективизации сельхозпроизводства и культурной революции, развития социальной сферы, общественных фондов потребления. За десять лет СССР преодолел путь, который странам с классическим капитализмом пришлось пройти за 100 лет. В результате была создана уникальная историческая общественная модель, названная социализмом. Но в силу недостаточных стартовых позиций, без помощи развитых стран, если бы они встали на путь коммунистического развития, она не смогла выйти за рамки своеобразного государственного капитализма.

Отрицание предпосылок для непосредственно коммунистического развития и необходимости мировой коммунистической революцииИдеалистическое преувеличение роли передовой надстройки в диалектической связи с отсталым базисом