Как было отмечено ранее, в «Экономических проблемах социализма» Сталин пришёл к выводу, что законы стоимости и товарного обмена при социализме приобретают новое, социалистическое содержание, что они не могут привести к реставрации капитализма.

Тем самым, по существу, Сталин отрицал опасность ориентации на стоимостные категории, на расширение товарного обмена в переходный к полному коммунизму период, – опасность, о которой предупреждали и Маркс, и Энгельс, и Ленин.

Маркс в I томе «Капитала» отмечал, что «товарная форма продукта труда, или форма стоимости товара, есть форма экономической клеточки буржуазного государства» (Маркс К. «Капитал». М., Изд. полит. лит., 1973, с. 6).

Энгельс в «Анти-Дюринге» разъяснял: «Понятие стоимости является наиболее общим и потому всеобъемлющим выражением экономических условий товарного производства», т. е. капитализма. Он утверждал, что «в форме стоимости продуктов уже содержится в зародыше вся капиталистическая форма производства». «Раз товаропроизводящее общество, – указывал он, – развило форму стоимости, присущую товарам как таковым, в форму денег, то многое из того, что в стоимости ещё скрыто в виде зародыша, прорывается наружу. Ближайшим и наиболее существенным результатом является то, что товарная форма приобретает всеобъемлющий характер» (Энгельс Ф. Анти-Дюринг, с. 315).

В «Происхождении семьи, частной собственности и государства» он писал: «Лишь только производители перестали сами непосредственно потреблять свой продукт, а начали отчуждать его путём обмена, они утратили свою власть над ним. Они уже больше не знали, что с ним станет. Возникла возможность использовать продукт против производителя, для его эксплуатации и угнетения. Поэтому ни одно общество не может сохранить надолго власть над своим собственным производством и контроль над социальными последствиями своего процесса производства, если оно не уничтожит обмена между отдельными лицами».

Ленин постоянно обращал внимание на то, что общество, «основанное на товарном производстве, стоящее в обмене с цивилизованными капиталистическими нациями, на известной ступени развития неизбежно становится и само на путь капитализма» (Ленин В. И. ПСС, т. 11, с. 37). В хозрасчёте Ленин видел восстановление капитализма (там же, т. 44, с. 211).

И уж совсем чётко он указывал: «Коммерция = капитализм» (там же, с. 473).

Сталин в «Экономических проблемах социализма в СССР» занял иную позицию.

Конечно, не всё в этом произведении противоречило марксизму. В споре с экономистами-товарниками, которые предлагали расширять товарное производство, и антитоварниками, предлагавшими его немедленно ликвидировать, Сталин отверг обе позиции. Это соответствовало марксизму, ибо, с одной стороны, расширение товарно-денежных отношений, сферы действия закона стоимости, с точки зрения марксизма, ведёт к капитализму, но, с другой – уровень развития советских производительных сил того времени, разделение труда между промышленным и сельскохозяйственным производством не позволяли немедленно отказаться от товарного производства, от рыночного обмена.

Ошибка Сталина состояла в том, что прекращение действия закона стоимостного товарно-денежного обмена он связывал с более высокой фазой коммунизма (Экономические проблемы социализма в СССР, с. 23). Тогда как классики и Ленин исключали возможность развития товарно-денежных отношений уже в первой фазе, при социализме. Преодоление товарного производства и обмена они считали необходимым уже на этом этапе коммунистического развития. А развитие товарно-денежных отношений Ленин допускал не при социализме, а на этапе создания лишь основ для социализма. Об этом говорилось ранее.

Вот что писал Сталин: «Нельзя рассматривать товарное производство как нечто самодовлеющее, независимое от окружающих экономических условий. Товарное производство старше капиталистического производства. Оно существовало при рабовладельческом строе и обслуживало его, однако не привело к капитализму. Оно существовало при феодализме и обслуживало его, однако, несмотря на то, что оно подготовило некоторые условия для капиталистического производства, не привело к капитализму. Спрашивается, почему не может товарное производство обслуживать также на известный период наше социалистическое общество, не приводя к капитализму, если иметь в виду, что товарное производство не имеет у нас такого неограниченного и всеобъемлющего распространения, как при капиталистических условиях, что оно у нас поставлено в строгие рамки благодаря таким решающим экономическим условиям, как общественная собственность на средства производства, ликвидация системы наёмного труда, ликвидация системы эксплуатации?».

И он делал вывод, что «наше товарное производство представляет собой не обычное товарное производство, а товарное производство особого рода, товарное производство без капиталистов, которое имеет дело в основном с товарами объединённых социалистических производителей (государство, колхозы, кооперация), сфера действия которого ограничена предметами личного потребления, которое очевидно, никак не может развиться в капиталистическое производство и которому суждено обслуживать, совместно с его „денежным хозяйством”, дело развития и укрепления социалистического производства» (Экономические проблемы социализма в СССР, с. 15, 17). Тот же подход у Сталина был и к стоимости, которая, по Марксу, выражает товарную форму продукта труда и которая является клеточкой капиталистического способа производства.

Сталин утверждал, что закон стоимости так же хорошо может обслуживать социализм, как некогда обслуживал капитализм.

Приведём его высказывание и на этот счёт: «Иногда спрашивают: существует ли и действует ли у нас, при нашем социалистическом строе, закон стоимости? Да, существует и действует. Там, где есть товары и товарное производство, не может не быть и закона стоимости. Сфера действия закона стоимости распространяется у нас прежде всего на товарное обращение, на обмен товаров через куплю-продажу, на обмен главным образом товаров личного потребления. Здесь, в этой области, закон стоимости сохраняет за собой, конечно, в известных пределах роль регулятора. Но действия закона стоимости не ограничиваются сферой товарного обращения. Они распространяются также на производство. Правда, закон стоимости не имеет регулирующего значения в нашем социалистическом производстве, но он всё же воздействует на производство, и этого нельзя не учитывать при руководстве производством. Дело в том, что потребительские продукты, необходимые для покрытия затрат рабочей силы в процессе производства, производятся у нас и реализуются как товары, подлежащие действию закона стоимости. Здесь именно и открывается воздействие закона стоимости на производство. В связи с этим на наших предприятиях имеют актуальное значение такие вопросы, как вопрос о хозяйственном расчёте и рентабельности, вопрос о себестоимости, вопрос о ценах и т. п.». И далее: «Уже было сказано, что сфера действия товарного производства при нашем строе ограничена и поставлена в рамки. То же самое надо сказать о сфере действия закона стоимости» (там же, с. 20, 21).

Ошибка Сталина была не в том, что он признал действие закона стоимо­сти и существования рынка в СССР (это — констатация факта), а в том, что он считал это не капитализмом, а социализмом. Своим авторитетом он накрепко связал рынок с социализмом как первой фазой коммунизма. Тем самым он дез­ориентировал коммунистов. Он не нашёл мужества отказаться от про­возглашённого им ещё в 1936 г. тезиса о том, что в СССР «осуществ­лена в основном первая фаза ком­мунизма, социализм» (КПСС в ре­золюциях. М., 1985, т. 7, с. 51), а в 1949 г. — что социализм победил окончательно.

Относительно первой фазы коммунизма Маркс писал: «Производители могут, пожалуй, получать бумажные удостоверения, по которым они извлекают из общественных запасов предметов потребления то количество продуктов, которое соответствует времени их труда. Эти удостоверения не деньги. Они не совершают обращения» (К. Маркс, Ф. Энгельс, Соч., т. 24, стр. 402). В СССР же функционировало самое настоящее капиталистическое денежное обращение. Ибо в деньгах были выражены меновые стоимости товаров.

В «Критике Готской программы» Маркс разъяснял составителям этой программы: «В обществе, основанном на началах коллективизма, на общем владении средствами производства, производители не обменивают своих продуктов; столь же мало труд, затраченный на производство продуктов, проявляется здесь как стоимость этих продуктов, как некое присущее им вещественное свойство, потому что теперь, в противоположность капиталистическому обществу, индивидуальный труд уже не окольным путём, а непосредственно существует как составная часть совокупного труда». Некоторые лингвисты считают перевод фразы «столь же мало труд, затраченный на производство продуктов, проявляется здесь как стоимость этих продуктов» искажённым. Точный её перевод, по их мнению, звучит следующим образом: «также и труд, затраченный на производство продуктов, не проявляется здесь как стоимость этих продуктов …» (Неизвестный марксизм. Теоретический журнал, 2010, № 1, с. 36).

Так или иначе, здесь у Маркса речь идёт об отсутствии при социализме стоимостного обмена товарами, как при товарно-денежных отношениях.

Ибо далее он уточняет, что «каждый отдельный производитель получает – после всех вычетов – обратно от общества ровно столько, сколько сам даёт ему. То, что он дал обществу, составляет его индивидуальное количество труда. Например, общественный рабочий день представляет собой сумму индивидуальных рабочих часов; индивидуальное рабочее время каждого отдельного производителя – это доставленная им часть общественного рабочего дня, его доля в нём. Он получает от общества квитанцию о том, что им доставлено такое-то количество труда (за вычетом его труда в пользу общественных фондов), и по этой квитанции он получает из общественных запасов такое количество предметов потребления, на которое затрачено столько же труда. То же самое количество труда, которое он дал обществу в одной форме, он получает обратно в другой форме. Здесь, очевидно, господствует тот же принцип, который регулирует обмен товаров, поскольку последний есть обмен равных стоимостей».

Но есть особенность такого обмена. И Маркс её разъясняет.

Она заключается в том, что «принцип и практика здесь уже не враждебны друг другу, тогда как при товарообмене обмен эквивалентами существует лишь в среднем, а не в каждом отдельном случае».

Итак, по Марксу, в первой фазе коммунизма уже не должно быть товарообмена, при котором обмен эквивалентами существует лишь в среднем, через деньги, в которых сконцентрированы меновые стоимости всех товаров.

В этой переходной фазе производитель получает от общества не деньги, а именную квитанцию, в которой должно быть выражено количество индивидуальных рабочих часов, представляющих собой индивидуальное рабочее время, – так как другого измерителя для труда, кроме его продолжительности нет.

По этой квитанции производитель получает со склада количество продуктов, соответствующее затраченному им ранее количеству времени на труд. Количество труда, которое он отдал обществу при изготовлении своего продукта, он получает обратно другим продуктом, на изготовление которого затрачено столько же труда.

Следовательно, по Марксу на первой фазе коммунизма уже отсутствует обмен продуктами, но остаётся обмен деятельностями, т. е. обмен трудом. Но никаких товаров здесь уже нет, «как нет ни малейшего позвякивания монет в кармане производителя». То есть в первой фазе коммунизма, по Марксу, должен действовать принцип распределения по труду, а не оплаты по труду, как это было в СССР.

Такую же позицию занимал и Ленин.

В работе «К истории вопроса о несчастном мире» он писал: «Реорганизация России на основе диктатуры пролетариата, на основе национализации банков и крупной промышленности, при натуральном продуктообмене города с деревенскими потребительными обществами мелких крестьян, экономически вполне возможна, при условии обеспечения нескольких месяцев мирной работы. А такая реорганизация сделает социализм непобедимым и в России и во всём мире …» (Ленин В. И. ПСС, т. 35, с. 250–251). В «Проекте программы РКП(б)» он планировал «рядом постепенных, но неуклонных мер уничтожить совершенно частную торговлю, организовав правильный и планомерный продуктообмен между производительными и потребительскими коммунами единого хозяйственного целого, каким должна стать Советская республика» (Ленин В. И. ПСС, т. 38, с. 89–90).

Более того, как уже отмечалось, государственное регулирование торговли и денежного обращения Ленин считал дополнительным отступлением от социализма даже по сравнению с НЭП.

Однако Сталин не только не видел опасности в законах товарного обмена и стоимости при социализме, но считал, что им суждено обслуживать и далее дело развития и укрепления социалистического производства, так как они, по его мнению, приобрели в этот период новое содержание. Позиция Сталина о возможности длительного существования рынка при социализме немедленно была объявлена последним достижением в развитии марксистско-ленинской мысли. Но на деле она зачёркивала учение Маркса о первой фазе коммунизма.

Перечёркивала она и отношение к этой проблеме Ленина, который не считал это социализмом, а лишь строительством его основ.

В русле ленинской позиции Троцкий в 1936 г. писал: «Правильнее, поэтому, нынешний советский режим, во всей его противоречивости, назвать не социалистическим, а подготовительным или переходным от капитализма к социализму» («Преданная революция», М., 1991, стр. 43). Он считал, что «использование привычных норм заработной платы» служит … «строительству социализма», но это ещё не социализм.

Это, конечно, не социализм, это ещё капитализм. Если для Ленина рынок — это средство перехода к социализму через государственный капитализм, то для Троцкого это уже не капитализм (см. «Критику деформированного рабочего государства»). Но и не социализм. А вот, для Сталина, рынок – это сущностный признак социализма, т. е. первой фазы коммунизма. В этом принципиальная разница. По Сталину, получается, что если построили социализм, то в нём может развиваться рынок и товарное производство. Сталин создал облик «социализма с рыночным лицом». Эта позиция была взята на вооружение партией и официальной политэкономической наукой. С тех пор в любом учебнике политической экономии стала содержаться глава о «товарно-денежных отношениях при социализме» или даже о «социалистическом товарном производстве». На сталинской идее «рыночного социализма» воспитывались поколения советских руководителей и учёных-политэкономов. Эта идея настолько укоренилась в сознании советских людей и научного сообщества, что её до сих пор отстаивают многие учёные, называющие себя марксистами.

Нетоварное производство исключает и накопление капитала, а, следовательно, наёмный труд. Классики не допускали возможности сосуществования первой фазы коммунизма и наёмного труда, так как наёмный труд равен капиталу, т. е. стоимостному товарному производству и обмену. По их мнению, первая фаза коммунизма равна разрушению наёмного труда и капитала.

Они всегда ставили чёткое уравнение: первая фаза коммунизма равна упразднению наёмного труда. Однако, как справедливо отмечают авторы статьи «Марксистская анатомия октября и современность»: «Всё это было в СССР. Характер труда рабочих оставался наёмным – администрация нанимала работников и обладала реальной властью на производстве, а не наоборот. Прибавочный продукт отчуждался государственным аппаратом и им же перераспределялся. Между тем ещё Маркс предупреждал: „Никакая форма наёмного труда, хотя одна из них может устранить недостатки другой, не в состоянии устранить недостатки самой системы наёмного труда” (Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 46, ч. 1, с. 62). „Капитал, – по его убеждению, – предполагает наёмный труд, а наёмный труд предполагает капитал. Они взаимно обуславливают друг друга; они взаимно порождают друг друга” (там же, т. 6, с. 444). А раз создаётся капитал, то рано или поздно появятся те, кто захочет владеть этим капиталом и „как положено” – на правах частной собственности.

Утвердившийся в ходе реализации модели „государственного социализма” монопольно-государственный способ производства, основанный на наёмном труде в промышленности, сфере услуг и значительной части сельского хозяйства – это своеобразный государственный капитализм, которого, по словам В. И. Ленина, „никакой Маркс и никакие марксисты не могли предвидеть” (ПСС, т. 45, с. 117). Таким путём были преодолены экономические уклады, доставшиеся многонациональной стране в наследство от феодализма и даже дофеодальных способов производства. Однако созданная за годы „социалистического строительства” громадная система управления с её всепроникающим бюрократическим планированием была эффективна только при двух главных обстоятельствах: при не очень значительных номенклатуре и ассортименте промышленной продукции и при значительных объёмах дешёвого, с полукрепостническими рецидивами труда колхозников и полурабского труда миллионов заключённых в исправительно-трудовых лагерях, что позволяло взамен армии безработных сдерживать рост стоимости рабочей силы и занижать её реальную цену на монопольном рынке труда. По мере исчезновения этих двух факторов, административно-командная система с каждой новой пятилеткой всё более пробуксовывала, а к середине 1980-х годов и вовсе встала. Выход из создавшегося тупика партийно-государственная верхушка поначалу пыталась найти в „перестройке”, т. е. переходе, по примеру Китая, к модели „рыночного социализма”, но тут же выяснилось, что большая часть „номенклатуры” не хочет поступаться при этом своими привилегиями и вообще привычным полупаразитическим образом жизни, что было бы неизбежно».

Ошибочной позицией Сталина, которую он изложил в «Экономических проблемах социализма в СССР», после его смерти воспользовались экономисты – сторонники товарного направления развития советской экономики, имевшие влияние на партийно-государственную номенклатуру. Поэтому уже в сентябре 1953 г. было принято постановление Пленума ЦК КПСС и Совета Министров СССР «О расширении советской торговли». Экономисты-сторонники «антитоварного» направления развития подверглись гонениям. Стала сокращаться сфера деятельности Госплана в связи с расширением в апреле 1955 г. экономических прав Совета Министров СССР, министерств союзных республик и директоров предприятий. Первые ощутимые удары по производственному механизму, созданному в годы прежних пятилеток, были нанесены в 1957 году.

Были объявлены неправильными и ошибочными прежние механизмы развития и управления советской экономикой во всех областях и взят путь на децентрализацию управления экономикой.

В 1958 году Хрущёв, совместив должность первого секретаря ЦК КПСС с должностью Председателя Совета Министров СССР, продолжил путь рыночных преобразований. В этом году были ликвидированы МТС, сельхозтехнику стали продавать колхозам. Своё теоретическое обоснование этот путь нашёл в трудах учёных-экономистов (например, Островитянов К. В. Политическая экономия. М., Госполитиздат, 1959, 3-е изд., с. 440–556).

Идеями рыночного социализма была проникнута и программа КПСС, принятая на XXII съезде в 1961 г. Несмотря на развенчание Хрущёвым культа личности Сталина в 1956 г., в программе было записано: «В коммунистическом строительстве необходимо полностью использовать товарно-денежные отношения в соответствии с новым содержанием, присущим им в период социализма. Большую роль при этом играет применение таких инструментов развития экономии, как хозяйственный расчёт, деньги, цена, себестоимость, прибыль, торговля, кредит, финансы» (Программа КПСС. Политиздат, 1971, с. 89). Нетрудно заметить сходство этого положения Программы с тем, что написано в сталинских «Экономических проблемах социализма в СССР».

И это не случайно. Дело в том, что решение о необходимости переработки Программы партии в связи с переходом к строительству коммунизма было принято в октябре 1952 г. на XIX съезде ВКП(б). В постановлении съезда было прямо записано о необходимости руководствоваться при переработке Программы основными положениями произведения Сталина «Экономические проблемы социализма в СССР», которое было опубликовано в том же году (Каганович Л. М. Памятные записки. М., ВАГРИУС, 1996, с. 496).

К тому же, в составлении программы участвовали упомянутые ранее сталинские академики.

С 1962 г., в связи с переводом социалистической системы хозяйствования на стоимостные показатели прибыли, стал регулярно происходить рост цен, что привело к событиям в Новочеркасске, – расстрелу протестовавших против этого рабочих.

Та же экономическая политика была продолжена и всеми последующими руководителями страны. В период руководства страной Брежневым, Председатель Совета Министров СССР А. Н. Косыгин (октябрь 1964 – октябрь 1980 г.) добивался проведения экономических реформ, которые были изложены им в докладе об улучшении управления промышленностью, совершенствовании планирования и усилении экономического стимулирования промышленного производства на сентябрьском (1965 г.) Пленуме ЦК КПСС. Суть «косыгинских реформ» состояла в децентрализации народнохозяйственного планирования, повышении роли интегральных показателей экономической эффективности (прибыль, рентабельность) и увеличении самостоятельности предприятий. Необходимо отметить, что в период руководства Косыгиным перед советским правительством встала проблема изменений в системе управления.

Изменений настоятельно требовало выросшее и сильно усложнившееся народное хозяйство. В это время появляется проект ОГАС В. М. Глушкова. Идея проекта состояла в усовершенствовании централизованного управления народным хозяйством на базе электронно-вычислительной техники. Над проектом Глушков начал работать ещё в 1962 г. Его предложения о разработке системы безденежных расчётов с населением каждый раз настойчиво отвергались.

И тут с рыночной инициативой выступили мало кому известные экономисты Бирман и Либерман. Они предложили Косыгину свой план хозяйственных реформ. Опубликованная в «Правде» статья Е. Г. Либермана «План, прибыль, премия» считалась их научным «обоснованием». Учёные, отнёсшиеся к реформам скептически, назвали их «либерманизацией».

В связи с проводимой экономической политикой, вполне понятно, почему Бирман и Либерман сразу стали играть заметную роль в советской экономической науке. Вместе с тем деятельность их была чётко направлена против проекта Глушкова. Они соблазняли Косыгина тем, что, дескать, их экономическая реформа будет стоить ровно столько, сколько стоит бумага, на которой будет напечатано постановление Совета Министров. Она даст в результате больше, чем очень дорогой и требующий невероятного напряжения усилий всей страны и полной реконструкции старой системы управления народным хозяйством проект ОГАС.

Эти аргументы сыграли свою роль в том, что программа подведения технической базы под существующую в то время плановую систему управления экономикой была отвергнута. Под воздействием антимарксистских воззрений в партии, аргументов экономистов – «рыночников», а также, видимо, коммерческого прошлого Косыгина во времена НЭП, 4 октября 1965 г. было принято постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР «О совершенствовании планирования и усилении экономического стимулирования промышленного производства». Это постановление вполне соответствовало действовавшей Программе партии. В нём предлагалось «оценивать результаты деятельности предприятий по полученной прибыли (рентабельности производства)».

Рентабельность уже напрямую связывалась с ростом прибыли, а не со снижением затрат на выпуск единицы продукции.

Кроме государственных и кооперативных предприятий в этом постановлении появились некие «торговые и снабженческие сбытовые организации», которым разрешалось передавать накопившиеся остатки изделий на комиссионных началах, то есть не по действующим государственным ценам. Ясно, что при таком подходе просто не могли не возникнуть и набирать силу полу-подпольные коммерческие структуры. Предприятиям представлялась определённая экономическая самостоятельность. Это создавало благоприятные условия для расширения и упрочения отношений частной буржуазной собственности – через укрепление рыночных механизмов товарно-денежного обмена, через дальнейшую децентрализацию управления и планирования путём внедрения моделей хозрасчёта и самофинансирования на предприятиях.

Хозяйственная реформа 1965 г. вполне закономерно пробуксовывала – из-за несовместимости плановой экономики с ориентацией предприятий на капиталистическую прибыль и предоставляемыми свободами для хозрасчёта и самофинансирования. Игнорировалось предупреждение Маркса о том, что «не может быть ничего ошибочнее и нелепее, нежели на основе меновой стоимости и денег предполагать контроль объединённых индивидов над их совокупным производством» (К. Маркс, Ф. Энгельс, Соч., т. 46, ч. 1, с. 102).

Ориентация на расширение рыночных отношений товарного производства и обмена, через хозрасчёт и самофинансирование требовала полной самостоятельности предприятия при установлении цены на выпускаемую продукцию, на увольнение лишних рабочих, на прочие экономические элементы капиталистического способа производства и обмена, то есть на расширение отношений буржуазной частной собственности. По этой причине директора предприятий в массе своей стали стремиться к полной хозяйственной независимости, к полному распоряжению средствами производства и распределения, которые находились в их владении и пользовании, что обусловило в дальнейшем роль директорского корпуса как ударной силы контрреволюции.

И хотя реформы Косыгина не были доведены до своего логического завершения, (их завершили впоследствии Горбачёв и Рыжков) они имели далеко идущие последствия. Происходил существенный перекос экономики в сторону её милитаризации. Разваливалось планирование. Вместо планомерности производства и планомерности распределения с целью удовлетворения всё возрастающих потребностей общества и каждого его члена, был введён показатель от достигнутого безотносительно того, имелась ли потребность в той или иной продукции. Такое планирование привело, с одной стороны, к перепроизводству товаров, не пользующихся спросом у населения, с другой – возникал дефицит самого необходимого. Кроме того, в ежегодных отчётах нередко завышались производственные показатели роста.

Как следствие, происходило торможение темпов роста промышленного производства, которые упали с 12,5% предвоенного периода до 3,5% в брежневский период. Однако, несмотря на эти негативные явления в экономике, всё-таки постепенно рос жизненный уровень советских людей.

Продукты питания были дешёвыми. Квартирная плата представляла собой почти символическую сумму. Значительно выросли общественные фонды потребления. Вместе с тем за счёт перелива средств и мздоимства верхов, образовалась теневая сфера экономики. Разворачивалась торгово-распределительная сеть. Всё это к концу 70-х годов сомкнулось с партийно-государственной номенклатурой. У неё наблюдался безудержный рост привилегий и стремление к коррупции, как скрытой форме эксплуатации.

С приходом к руководству страны в 1985 г. Горбачёва и Рыжкова, экономика страны была полностью переориентирована на рыночно-капиталистические рельсы. Это поставило точку в существовании надстройки, ориентированной на социалистическое развитие страны, и она разрушилась, – конечно, не без помощи извне. Совершенно очевидно, что расширение товарно-денежных отношений и ориентация на стоимостные показатели привели к развитию и углублению капиталистических отношений. И мы получили то, что получили.

Намеченные классиками в «Анти-Дюринге» пути уничтожения отношений частного присвоения и переход к прямому, т. е. общественному присвоению через преодоление подчинения людей общественному разделению труда и обмена, большинству левых, к сожалению, и сейчас представляются утопией. Подобная дюринговщина с подачи Сталина, советской политэкономической науки и пропаганды, глубоко укоренилось в сознании советских людей.

Отрицание необходимости преодоления подчинения людей действию закона общественного разделения труда в первой коммунистической фазеДеформация марксистской теории в части развития государственности в первой фазе коммунизма