И, наконец, отступления от фундаментальных основ марксизма, превращавшие марксистскую теорию в утопию, произошло при практическом применении марксизма к сфере советского государственного строительства и управления.

Поэтому, говоря о сути государства, марксизм имеет в виду, прежде всего, государственный аппарат – чиновничество, бюрократию. Ещё в работе «Критика гегелевской философии права», написанной Марксом в молодом возрасте, он утверждал: «Бюрократия имеет в своём обладании государство … Авторитет есть принцип её знания. Её иерархия есть иерархия знаний … как руководить людьми … Бюрократия имеет в своём обладании государство, спиритуалистическую сущность общества: это есть её частная собственность» (Маркс К. К критике Гегелевской философии права. Соч., т. 1, с. 273). Эксплуататорская сущность государства раскрывается классиками во многих работах. «Государство, – пишет Энгельс, – есть продукт общества на известной ступени развития; государство есть признание, что это общество запуталось в неразрешимое противоречие с самим собой, раскололось на непримиримые противоположности, избавиться от которых оно бессильно. А чтобы эти противоположности, классы с противоречивыми экономическими интересами, не пожрали друг друга и общество в бесплодной борьбе, для этого стала необходимой сила, стоящая, по-видимому, над обществом… И эта сила, происшедшая из общества, но ставящая себя над ним, всё более и более отчуждающая себя от него, есть государство» (Энгельс Ф. Происхождение семьи частной собственности и государства). Поэтому Маркс и Энгельс полагали, что в ходе коммунистической революции произойдёт слом всей старой буржуазной государственной машины, на месте которой будет создана новая пролетарская государственность переходного периода.

На парламент и парламентские способы борьбы Маркс и Энгельс рассчитывали мало. Парламент К. Маркс характеризовал как организацию, «всегда проявляющую фантастическую склонность к компромиссам – из страха перед борьбой, из слабости и коррумпированности парламентариев, их „семейной привязанности” к родным государственным окладам, из эгоизма, всегда побуждающего заурядного буржуа жертвовать общим интересом своего класса ради того или иного личного мотива».

В этом вопросе взгляды левых разошлись. Если социал-демократия полагала, полагает и сейчас возможным парламентские способы борьбы, использование прежней буржуазной государственной машины с её бюрократическим аппаратом, то классический марксизм исходит из необходимости её разрушения. Ещё в работе «Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта», напечатанной в 1852 г. в Нью-Йорке, Маркс указывал: «Все перевороты усовершенствовали эту машину вместо того, чтобы сломать её» (К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. т. 8, с. 206).

В 1871 г. в письме к Кугельману Маркс повторяет, что пролетарская революция должна «не передать из одних рук в другие бюрократически-военную машину, как бывало до сих пор, а сломать её… – таково предварительное условие всякой действительно народной революции на континенте» (Маркс К. и Энгельс Ф. Избранные письма. М., 1947, с. 263).

Но что взамен? Взамен сломанной буржуазной государственной машины, как отмечалось выше, Маркс предлагал создать переходную пролетарскую государственность для осуществления государственной политики диктатуры коренных классовых интересов пролетариата.

Против этого выступили анархисты М. А. Бакунин и его сторонники. Они призывали к немедленному уничтожению паразита-государства в ходе социальной революции.

Бакунин писал, что Маркс «хочет того же, чего хотим мы: полного торжества экономического и социального равенства, – но в государстве и при посредстве государственной власти, при посредстве диктатуры очень сильного и, так сказать, деспотического временного правительства, т. е. посредством отрицания свободы. Мы хотим достичь того же торжества экономического и социального равенства путём уничтожения государства и всего, что зовётся юридическим правом и, с нашей точки зрения, является перманентным отрицанием человеческих прав. Мы хотим перестройки общества и объединения человечества не сверху вниз, при посредстве какого бы то ни было авторитета и с помощью социалистических чиновников, инженеров и других официальных учёных; мы хотим перестройки снизу вверх, путём свободной федерации освобождённых от ярма государства рабочих ассоциаций всех видов» (Материалы для биографии М. Бакунина, т. 3, Бакунин в Первом Интернационале. М., Л., 1928, с. 330).

В этой связи в письме Теодору Куно от 24 января 1872 г. Энгельс разъяснял: «В то время как основная масса социал-демократических рабочих вместе с нами считает, что государственная власть есть не что иное, как организация, которую создали себе господствующие классы – землевладельцы и капиталисты – для защиты своих общественных привилегий, Бакунин утверждает, что государство создало капитал, что капиталист обладает своим капиталом только по милости государства. Так как, следовательно, государство является главным злом, то необходимо, прежде всего, упразднить государство, и тогда капитал сам собой полетит к чёрту. Мы же говорим обратное: упраздните капитал – присвоение немногими всех средств производства – и тогда государство падёт само собой. Разница существенная: упразднение государства без осуществления прежде социального переворота – бессмыслица; упразднение же капитала – это и есть социальный переворот и заключает в себе преобразование всего способа производства».

Таким образом, анархо-бакунисты выступили против борьбы рабочего класса за власть. Они выступали вообще против всякой власти, в том числе и власти рабочего класса. Классики, в свою очередь, отстаивали необходимость пролетарского государства, которое было бы своеобразным мостиком для перехода от государства к самоуправлению народа.

Прообраз такого мостика они увидели в конструкции коммунального государства, созданного во времена «Парижской Коммуны».

Подобной конструкцией Маркс устранил недостающее звено в коммунистической теории – конструкцией пролетарского государства-коммуны (общины), которое должно прийти на смену сломанной старой буржуазной государственной машине.

30 мая 1871 г., сразу после подавления Парижской Коммуны, Генеральным советом Международного Товарищества Рабочих было принято составленное Марксом воззвание под заголовком «Гражданская война во Франции. Воззвание Генерального совета Международного Товарищества Рабочих». В этом историческом документе Маркс полностью поддержал коммунаров, которые, во избежание бюрократизации государственного аппарата Парижской коммуны, строили её на определённых принципах. Называть такую конструкцию уже не государством, а коммуной (общиной) предлагал Энгельс.

Ленин в «Государстве и революции» называл её полугосударством. Согласно марксистскому учению, коммунальная государственность переходного к полному коммунизму периода должна обладать следующими принципами:

Маркс писал: «Коммуна была прямой противоположностью французской империи. Лозунг „социальной республики”, которым парижский пролетариат приветствовал февральскую революцию, выражал лишь неясное стремление к такой республике, которая должна была устранить не только монархическую форму классового господства, но и самое классовое господство. Коммуна и была определённой формой такой республики …».

В этом произведении он ведёт речь о периферийном самоуправлении, которое развивалось бы в такой государственности.

Но он был противником полной отмены централизации сразу. «Немногие, но очень важные функции, – разъясняет он, – которые остались бы тогда ещё за центральным правительством, не должны были быть отменены – такое утверждение было сознательным подлогом – а должны были быть переданы коммунальным, то есть строго ответственным чиновникам.

Единство нации подлежало не уничтожению, а, напротив, организации посредством коммунального устройства. Единство нации должно было стать действительностью посредством уничтожения той государственной власти, которая выдавала себя за воплощение этого единства, но хотела быть независимой от нации, над нею стоящей. На деле эта государственная власть была лишь паразитическим наростом на теле нации. Задача состояла в том, чтобы отсечь чисто угнетательские органы старой правительственной власти, её же правомерные функции отнять у такой власти, которая претендует на то, чтобы стоять над обществом, и передать ответственным слугам общества. Вместо того, чтобы один раз в три или в шесть лет решать, какой член господствующего класса должен представлять и подавлять народ в парламенте, вместо этого всеобщее избирательное право должно было служить народу, организованному в коммуны, для того чтобы подыскивать для своего предприятия рабочих, надсмотрщиков, бухгалтеров, как индивидуальное избирательное право служит для этой цели всякому другому работодателю».

Некоторые лидеры социал-демократии стали называть государство-коммуну народным государством. Эту позицию остро критиковали анархо-бакунисты. Энгельс соглашался с такой критикой. В письме Бебелю он разъяснял:

«Так как государство есть лишь преходящее учреждение, которым приходится пользоваться в борьбе, в революции, чтобы насильственно подавить своих противников, то говорить о свободном народном государстве есть чистая бессмыслица: пока пролетариат ещё нуждается в государстве, он нуждается в нём не в интересах свободы, а в интересах подавления своих противников, а когда становится возможным говорить о свободе, тогда государство, как таковое, перестаёт существовать».

Согласно марксистской теории, коммунальное (общинное) государство должно осуществлять господство (диктатуру) коренных классовых интересов пролетариата на переходе от капитализма к полному коммунизму, т. е. в первой коммунистической фазе. Коренными классовыми интересами пролетариата на этой фазе классики считали ликвидацию классов через уничтожение отношений частного присвоения, развивающихся в форме общественного разделения труда и стоимостного товарно-денежного обмена. С ликвидацией классов должны отпадать и функции государства, как машины для поддержания господства одной части общества над другой. В «Манифесте коммунистической партии» классики записали: «Когда в ходе развития исчезнут классовые различия и всё производство сосредоточат в руках ассоциации индивидов, тогда публичная власть потеряет свой политический характер» (Манифест коммунистической партии. с. 47). А это значит, что публичная, т. е. государственная власть перестанет существовать.

Энгельс уточняет это положение в «Анти-Дюринге». Он пишет: «Когда государство наконец-то становится действительно представителем всего общества, тогда оно само себя делает излишним. С того времени, когда не будет ни одного общественного класса, который надо было бы держать в подавлении, с того времени, когда исчезнут вместе с классовым господством, вместе с борьбой за отдельное существование, порождаемой теперешней анархией в производстве, те столкновения и эксцессы, которые проистекают из этой борьбы, – с этого времени нечего будет подавлять, не будет и надобности в особой силе для подавления, в государстве.

Первый акт, в котором государство выступает действительно как представитель всего общества – взятие во владение средств производства от имени общества – является в то же время последним самостоятельным актом его как государства. Вмешательство государственной власти в общественные отношения становятся тогда в одной области за другой излишними и само собой засыпает. На место управления лицами становится управление вещами и руководство производственными процессами. Государство не „отменяется”, оно отмирает. Исходя из этого, следует оценивать фразу про „свободное народное государство”, фразу, имевшую до известной поры право на существование в качестве агитационного средства, но в конечном итоге научно несостоятельную. Исходя из этого, следует оценивать требование так называемых анархистов, чтобы государство было отменено с сегодня на завтра» (Энгельс Ф. Анти-Дюринг, с. 285).

А в «Происхождении семьи, частной собственности и государства» он делает вывод: «Итак, государство существует не извечно. Были общества, которые обходились без него, которые понятия не имели о государстве и государственной власти. На определённой ступени экономического развития, которая необходимо связана была с расколом общества на классы, государство стало в силу этого раскола необходимостью. Мы приближаемся теперь быстрыми шагами к такой ступени развития производства, на которой существование этих классов не только перестало быть необходимостью, но становится прямой помехой производству. Классы исчезнут так же неизбежно, как неизбежно они в прошлом возникли. С исчезновением классов исчезнет неизбежно государство. Общество, которое по-новому организует производство на основе свободной и равной ассоциации производителей, отправит всю государственную машину туда, где ей будет тогда настоящее место: в музей древностей, рядом с прялкой и с бронзовым топором».

Ленин к принципам коммунальной государственности добавил и своё положение о немедленном переходе «к тому, чтобы все исполняли функции контроля и надзора, чтобы все на время становились „бюрократами” и чтобы поэтому никто не мог стать бюрократом …».

«С того момента, – писал он, – когда все члены общества или хотя бы громадное большинство их сами научились управлять государством, сами взяли это дело в свои руки, „наладили” контроль за ничтожным меньшинством капиталистов, за господчиками, желающими сохранить капиталистические замашки, за рабочими, глубоко развращёнными капитализмом, – с этого момента начинает исчезать надобность во всяком управлении вообще. Чем полнее демократия, тем ближе момент, когда она становится ненужной. Чем демократичнее „государство”, состоящее из вооружённых рабочих и являющееся „уже не государством в собственном смысле слова”, тем быстрее начинает отмирать всякое государство. Ибо когда все научатся управлять и будут на самом деле управлять самостоятельно общественным производством, самостоятельно осуществлять учёт и контроль тунеядцев, баричей, мошенников и тому подобных „хранителей традиций капитализма”, – тогда уклонение от этого всенародного учёта и контроля неизбежно сделается таким неимоверно трудным, таким редчайшим исключением, будет сопровождаться, вероятно, таким быстрым и серьёзным наказанием (ибо вооружённые рабочие – люди практической жизни, а не сентиментальные интеллигентики, и шутить они с собой едва ли позволят), что необходимость соблюдать несложные основные правила всякого человеческого общежития очень скоро станет привычкой. И тогда будет открыта настежь дверь к переходу от первой фазы коммунистического общества к высшей его фазе, а вместе с тем к полному отмиранию государства».

Конструкцию пролетарского государства-коммуны Ленин предлагал в «Апрельских тезисах» 1917 г. Однако этой ленинской мечте не суждено было сбыться – прежде всего, из-за империалистического окружения и отсталости молодой Советской Республики, преобладания мелкобуржуазной стихии малограмотной крестьянской массы и поэтому оказания мощнейшего сопротивления коммунистическим преобразованиям. В «Крестьянской войне в Германии» Энгельс предупреждал: «Самым худшим из всего, что может предстоять вождю крайней партии, является вынужденная необходимость обладать властью в то время, когда движение ещё недостаточно созрело для господства представляемого им класса и для проведения мер, обеспечивающих это господство. То, что он может сделать, зависит не от его воли, а от того уровня, которого достигли противоречия между различными классами, и от степени развития материальных условий жизни, отношений производства и обмена, которые всегда определяют и степень развития классовых противоречий. То, что он должен сделать, чего требует от него его собственная партия, зависит опять-таки не от него самого, но также и не от степени развития классовой борьбы и порождающих её условий… Таким образом, он неизбежно оказывается перед неразрешимой дилеммой: то, что он может сделать, противоречит всем его прежним выступлениям, его принципам и непосредственным интересам его партии; а то, что он должен сделать, невыполнимо. Словом, он вынужден представлять не свою партию, не свой класс, а тот класс, для господства которого движение уже достаточно созрело в данный момент. Он должен в интересах самого движения отстаивать интересы чуждого ему класса и отделываться от своего класса фразами, обещаниями и уверениями в том, что интересы другого класса являются его собственными». Таким классом в СССР оказался крестьянский мелкобуржуазный класс, и партия вынуждена была представлять интересы этого класса, составлявшего на тот период подавляющее большинство населения.

Кроме того, как отмечают некоторые авторы, в силу собственных воззрений, В. И. Лениным был взят курс на жёсткую централизацию (см., например, Жиль Дове. «„Ренегат Каутский” и его ученик Ленин». Интернет-сайт http://www.aitrus.info/node/98).

Необходимо подчеркнуть, что советская государственность значительно отличалось от марксистской конструкции государственности пролетарской. Она была сформирована не как пролетарское коммунальное (общинное) государство, а как государство без буржуазии, но буржуазное – с его высшими должностными лицами и штатным аппаратом пожизненных чиновников, которые имели привилегии, присущие буржуазной бюрократии. В ночь с 25 на 26 октября 1917 г. на II Всероссийском съезде Советов было сформировано первое Советское правительство – Совет народных комиссаров. Он состоял целиком из большевиков.

Председателем первого Совнаркома был избран Ленин. Троцкий в нём занял пост народного комиссара по иностранным делам. После образования народного комиссариата по делам национальностей, его возглавил Сталин. Члены вновь образованного правительства (СНК) пользовались полномочиями и привилегиями высших должностных лиц государства. Народные комиссары были облечены полномочиями министров, а председатель – полномочиями премьер-министра.

Если сразу же после прихода к власти партия большевиков во главе с Лениным и пыталась реализовать на практике основные марксистские требования к пролетарской государственности переходного периода, то уже через несколько месяцев она вынуждена была отказаться от этих попыток. Последовательно реализовать их было невозможно, прежде всего, из-за малограмотности большинства населения. Не было квалифицированных кадров в среде революционно настроенного пролетариата и крестьянства.

Пришлось использовать в управлении царских специалистов.

А они не были сознательными коммунистами и требовали соответствующей оплаты.

Выступая на IV конгрессе Коминтерна 13 ноября 1922 года, В. И. Ленин вынужден был констатировать: «Мы переняли старый государственный аппарат, и это было нашим несчастьем. Государственный аппарат очень часто работает против нас. Дело было так, что в 1917 году, после того, как мы захватили власть, государственный аппарат нас саботировал. Мы тогда очень испугались и попросили: „Пожалуйста, вернитесь к нам назад”. И вот они все вернулись, и это было нашим несчастьем. У нас имеются теперь огромные массы служащих, но у нас нет достаточно образованных сил, чтобы действительно распоряжаться ими. На деле очень часто случается, что здесь, наверху, где мы имеем государственную власть, аппарат кое-как функционирует, в то время, как внизу они самовольно распоряжаются и так распоряжаются, что очень часто работают против наших мероприятий. Наверху мы имеем, я не знаю сколько, но я думаю, во всяком случае, только несколько тысяч, максимум несколько десятков тысяч своих. Но внизу – сотни тысяч старых чиновников, полученных от царя и от буржуазного общества, работающих отчасти сознательно, отчасти бессознательно против нас» (ПСС, т. 45, с. 290).

Не смогли большевики реализовать и марксистское положение о диктатуре пролетариата. Как справедливо отмечают авторы статьи «Марксистская анатомия октября и современность», «диктатура пролетариата в России существовала. Но, во-первых, это была не диктатура пролетариата в „чистом виде”, то есть не одноклассовая социалистическая диктатура пролетариата, а „демократическая диктатура пролетариата”, то есть союз меньшинства рабочих и большинства бедных крестьян. Во-вторых, срок её жизни ограничивается лишь несколькими месяцами». Первая попытка утверждения «демократической диктатуры пролетариата» ограничилась периодом с октября 1917 года по январь – февраль 1918 года. За это время, произошло слияние рабочих и солдатских Советов с общекрестьянскими Советами.

Затем в январе-феврале 1918 года произошло слияние подлинно рабочих организаций – фабрично-заводских комитетов с профсоюзами. Профсоюзы же переводились под контроль складывавшегося партийно-государственного аппарата, членство в них становилось обязательным для всех работающих не только на предприятиях, но и в учреждениях…

Несмотря на сопротивление рабочего класса такой государственной политике, к началу 1919 г. Советской власти удалось покончить с автономными фабзавкомами. Так же в ходе гражданской войны большевики отказались от своей же дооктябрьской идеи создать отдельно от крестьянских Советов Советы сельскохозяйственных рабочих…

Итак, несмотря на всю активность рабочего класса и крестьянства и свержение политического господства помещиков и буржуазии, социалистической революции в октябре (ноябре) 1917 года в капиталистически отсталой России не произошло.

Карл Маркс предвидел возможность такой ситуации. Ещё 1847 году. Он писал: «Поэтому, если пролетариат и свергнет политическое господство буржуазии, его победа будет лишь кратковременной, будет лишь вспомогательным моментом в самой буржуазной революции, как это было в 1794 году (во Франции – авт.), – до тех пор, пока в ходе истории, в её „движении” не создались ещё материальные условия, которые делают необходимым уничтожение буржуазного способа производства…» (Маркс К. и Энгельс Ф. Собр. соч., 2-е изд., т. 4, с. 298–299).

Прекрасно это понимал и Ленин. Уже после победы в гражданской войне и введения НЭП он заявлял, что «мы довели буржуазно-демократическую революцию до конца, как никто», однако оговаривался:

«Мы вполне сознательно, твёрдо и неуклонно продвигаемся вперёд, к революции социалистической, зная, что она не отделена китайской стеной от революции буржуазно-демократической, зная, что только борьба решит, насколько нам удастся (в последнем счёте) продвинуться вперёд, какую часть необъятно высокой задачи мы выполним, какую часть наших побед закрепим за собой. Поживём, увидим» (Ленин В. И. ПСС, т. 44, с. 144–145).

«Таким образом, – справедливо отмечают авторы указанной статьи, – к началу 1919 года диктатура пролетариата в Советской России – даже в её неразвитом, „демократическом” виде – потерпела поражение; фабзавкомы и комбеды были упразднены, социалистическая перспектива Октябрьской революции внутри страны была окончательно утрачена. А через полгода потерпела поражение и пролетарская революция в Европе… Страна по существу вернулась к революционно-демократической диктатуре пролетариата и крестьянства. Однако и ей осталось недолго существовать, ведь реальная власть была уже не у депутатов рабоче-крестьянских Советов, а у исполкомов и комитетов РКП(б). Советы всё больше отделялись от трудовых коллективов, а в Советском аппарате стали нарастать бюрократические тенденции, с которыми большевики совершенно искренне призывали массы и самих себя бороться» (Неизвестный марксизм. Теоретический журнал. № 1, 2010, с. 5–10).

В начале ноября 1920 г. на заседании коммунистов – делегатов V Всероссийской конференции профсоюзов – возникла дискуссия о роли и задачах «резервуара государственной власти»: профсоюзов в Советской России. В ходе дискуссии одни считали возможным отдать руководство промышленностью профсоюзам, другие настаивали на свободе создания фракций и платформ внутри профсоюзов и внутри партии. Группа «демократического централизма», в которую входили: Сапронов, Осинский, Смирнов, выступила вообще против единоначалия. Этой же позиции придерживались Рыков и Томский. Они были сторонниками коллегиального руководства.

Л. Д. Троцкий рассуждал в том направлении, что мол, если государство у нас рабочее, от кого профсоюзам защищать пролетариат? Не от родного же государства? На это Ленин возражал: «Товарищ Троцкий говорит о „рабочем государстве”. Позвольте, это абстракция… Не совсем рабочее, в том-то и штука. Тут и заключается одна из основных ошибок товарища Троцкого… У нас государство на деле не рабочее, а рабоче-крестьянское – это во-первых. А из этого очень многое вытекает … Государство у нас рабочее, – добавил Ленин, – с бюрократическим извращением» (Ленин В. И. ПСС, т. 42, с. 207–208).

И далее он разъяснял: «Наше теперешнее государство таково, что поголовно организованный пролетариат защищать себя должен, а мы должны эти рабочие организации использовать для защиты от своего государства и для защиты рабочими нашего государства. И та, и другая защита осуществляется через своеобразное сплетение наших государственных мер и нашего соглашения, „сращивания” с нашими профсоюзами… – в понятие „сращивания” входит то, что надо уметь использовать мероприятия государственной власти для защиты материальных и духовных интересов поголовно объединённого пролетариата от этой государственной власти» (там же, с. 209).

В дискуссии верх взяла ленинская позиция, согласно которой профсоюзы были названы школой управления, школой хозяйничанья, школой коммунизма. Однако они должны были действовать под государственным руководством и под влиянием партии. Методом убеждения они должны были поднять рабочих на борьбу с разрухой, вовлечь их в социалистическое соревнование, а тем самым – в социалистическое строительство. В результате профсоюзы были подчинены государственному руководству и партийному влиянию. Впоследствии они стали пристяжным ремнём директорского корпуса.

В марте 1921 г. состоялся X съезд партии. Ленин выступил с докладом о единстве партии. Съезд предписал распустить немедленно все фракционные группы.

Эти решения были записаны в резолюции съезда «О единстве партии».

Съезд осудил также «рабочую оппозицию». Он признал пропаганду анархо-синдикалистских идей руководства промышленностью профсоюзами несовместимой с принадлежностью к коммунистической партии. С опорой на эту резолюцию, в партии и в обществе было подавлено всякое инакомыслие, независимо от сложившихся объективных условий.

Быстрыми темпами стала формироваться партийная и советская бюрократия.

В «Письме к съезду» (1922 г.) Ленин предупреждал соратников:

«Наша партия опирается на два класса и потому возможна её неустойчивость и неизбежно её падение, если бы между этими двумя классами не могло состояться соглашения» (ПСС, т. 45, с. 344).

«Если не закрывать глаза на действительность, то надо признать, что в настоящее время пролетарская политика партии определяется не её составом, а громадным, безраздельным авторитетом того тончайшего слоя, который можно назвать старой партийной гвардией. Достаточно небольшой внутренней борьбы в этом слое, и авторитет его будет если не подорван, то, во всяком случае, ослаблен настолько, что решение будет зависеть уже не от него», – писал он чуть ранее (там же, с. 20).

Однако он отказывался публично признавать непролетарский характер возникшего в результате Октябрьской революции общества и даже грозил публичным выразителям таких взглядов расстрелом (там же, т. 45, с. 89–90).

Трудно не согласиться и с выводом авторов «Марксистской анатомии октября» в том, что «прогнозы Ленина-теоретика (в отличие от немарксистских чаяний его, как социал-якобинского политика и практика) полностью оправдались. ВКП(б) пережила ожесточённую внутрипартийную борьбу и уничтожение значительной части старой гвардии, а СССР – крах попытки социалистической революции в одной, отдельно взятой капиталистически отсталой стране. Как показала история, завершение всего цикла буржуазно-демократических преобразований в России заняло примерно столько же времени, сколько во Франции. Там – 1789–1871 гг. у нас – 1905–1991. Причём сходство удивительное, до мелочей. Сам Ленин напоминал Робеспьера. Он, как и Робеспьер в своё время, неоднократно бил левых, – к примеру, на Х съезде РКП(б) была запрещена „Рабочая оппозиция”, добивавшаяся выполнения одного из ключевых положений новой партийной программы о том, что „профессиональные союзы должны прийти к фактическому сосредоточению в своих руках всего управления всем народным хозяйством, как единым целым” (Ленин В. И. ПСС, т. 38, с. 435). На гильотину российский „Робеспьер” не попал, но известно, что в годы сталинских „чисток” старой гвардии его вдова Н. К. Крупская допускала, что Ленин мог бы оказаться в числе репрессированных. После смерти вождя революции власть в Советской России, как и во Франции в 1794, перешла к термидорианской „Директории” – более правым „нэповским коммунистам”…

На смену НЭП в конце 1920-х годов пришёл российский советский бюрократизм во главе с И. В. Сталиным, который воплотил в себе многие черты Наполеона I и даже отчасти Наполеона II»…

Как уже было отмечено, под руководством Сталина в СССР сформировался своеобразный государственный капитализм в форме государственного социализма, который был похож на государственный капитализм в некоторых буржуазных государствах.

В этой связи в 1891 году под влиянием Ф. Энгельса немецкие социал-демократы включили в Эрфуртскую программу своей партии следующее положение: «Социал-демократическая партия не имеет ничего общего с так называемым государственным социализмом, системой огосударствления в фискальных целях, которая ставит государство на место частного предпринимателя и тем самым объединяет в одних руках силу экономической эксплуатации и политического угнетения рабочего» (К. Маркс, Ф. Энгельс, Соч., т. 22, с. 623).

Созданное усилиями российских большевиков и их последователей общество оказалось как раз практическим воплощением этой известной немарксистской модели псевдосоциализма, на деле же – государственно-капиталистического монополизма.

Конечно, в Советском Союзе был другой «случай» «государственного социализма». Коллективизация позволила большевикам провести необходимую для индустриализации общества культурную революцию на селе. Она способствовала перекачке свыше 30 млн. рабочих рук из села в город.

В СССР сохранялась классовая структура общества, в том числе промышленный рабочий класс, совхозный полупролетариат и постоянно сокращавшееся колхозное крестьянство.

Роль буржуазии при этом играл политически господствующий класс партийно-государственной бюрократии («номенклатура»), выполнявший, говоря словами Энгельса, «общественную должностную функцию совокупного предпринимателя» (там же, т. 20, с. 185). Сохранялись товарообмен между государственными и колхозно-кооперативными секторами производства, розничная торговля и прочие атрибуты товарно-денежного хозяйства.

Цель государственного социализма, как отмечал Ф. Энгельс, – «превратить возможно большее число пролетариев в зависимых от государства чиновников и пенсионеров и организовать наряду с дисциплинированной армией солдат и чиновников такую же армию рабочих». «Принудительные выборы под наблюдением назначенного государством начальства вместо фабричных надсмотрщиков – хорош социализм», – возмущался он (К. Маркс, Ф. Энгельс. Соч., т. 35, с. 140).

Такой социализм и был построен в СССР («Марксистская анатомия октября и современность»).

В годы гражданской войны и мирного строительства основ социализма, а также перехода к провозглашённым коммунистическим преобразованиям, партийные и государственные чиновники стали превращаться в «особый слой лиц, специализирующийся на управлении и поставленный в привилегированное положение перед народом» (Ленин). Они были носителями отчуждающегося от общества организованного насилия в форме власти.

Как уже отмечалось, основной причиной невозможности реализации марксистских положений о коммунальном государстве переходного периода без постоянной армии и полиции стало то, что коммунистические преобразования осуществлялись в отдельно взятой отсталой стране, в капиталистическом окружении, без поддержки революциями в основных господствующих странах капитала. Как и предсказывал Маркс, местный коммунизм постоянно подвергался опасности быть задавленным как изнутри, так и мировым капитализмом.

В октябре 1917 г. были созданы рабочие дружины для охраны общественного порядка, на базе которых затем была сформирована советская милиция, как постоянно действующий государственный орган с профессиональными сотрудниками. Затем, по существу, милиция переросла в полицию.

Чиновники старых министерств устроили саботаж. Но саботаж был сломлен и ликвидирован. Был создан Высший совет народного хозяйства (ВСНХ).

В декабре 1917 г. для борьбы с саботажами и контрреволюционными выступлениями молодое Советское государство было вынуждено создать Всероссийскую Чрезвычайную Комиссию (ВЧК). По существу, ВЧК исполняла функции политической полиции. В 1922 г. ВЧК была реорганизована в Государственное политическое управление (ГПУ).

Внешняя империалистическая угроза, состояние войны с Германией, заставили молодую советскую республику создавать постоянную армию. 15 января 1918 г. был издан Декрет Совета Народных Комиссаров «Об организации Рабоче-крестьянской Красной Армии» на добровольной основе. После начала гражданской войны и военной интервенции стран Антанты в 1918 г. советская республика была вынуждена создавать постоянную армию уже на мобилизационной основе.

Советской власти не удалось избежать известных предостережений о том, что любая «власть развращает, а абсолютная власть развращает абсолютно».

Советские партийные и государственные деятели, в том числе и из ядра профессиональных революционеров в партии большевиков, стали добывать уважение к себе с помощью исключительных законов, в силу которых они приобретали привилегии для себя, особую святость и неприкосновенность.

Власть развращала и абсолютно развратила, особенно после смерти Ленина, советское партийное и государственное руководство во главе со всеми генеральными секретарями. Привилегии для партийных и государственных чиновников оставались до конца Советской власти.

Партийная бюрократия стала получать привилегии с 1922 г. Так, во время болезни Ленина на XII партконференции (август 1922 г.) была принята резолюция «О материальном положении активных партработников». Была введена строгая иерархия их обеспечения по 6 разрядам (КПСС в резолюциях и решениях, т. 2, с. 597). В июле 1923 г. Зиновьев и Бухарин осудили постановление Политбюро об облегчении детям ответственных работников условий поступления в вузы. Они заявили, что «такая привилегия закроет дорогу более даровитым и внесёт элементы касты. Не годится» (Известия ЦК КПСС, 1991, № 4. с. 202).

В этом же году Ленин в своём предсмертном письме: «Как нам реорганизовать Рабкрин», предназначенном для немедленного опубликования, писал: «Наш госаппарат, за исключением Наркоминдела, в наибольшей степени представляет из себя пережиток старого, в наименьшей степени подвергнутого сколько-нибудь серьёзным изменениям» (Ленин В. И. ПСС, т. 45, с. 383). Он предложил XII съезду партии меры по предотвращению дальнейшей бюрократизации партии и государства, чрезмерной концентрации власти в руках Политбюро, Оргбюро, Секретариата и генерального секретаря. Ленин считал необходимым расширить состав, права и полномочия в партии Центральной Контрольной Комиссии (ЦКК), а в государственном управлении – Рабоче-крестьянской Инспекции (РКИ). Он предложил объединить ЦКК с РКИ и ввести в состав ЦКК 75–100 новых членов из числа рядовых рабочих и крестьян, без отрыва их от производства. Они должны были обладать равными правами с членами ЦК, сплочённой группой присутствовать на заседаниях ЦК, Оргбюро и Политбюро и иметь возможность противодействовать чрезмерной бюрократизации партии и власти.

Ленин просил опубликовать эти письма в «Правде» немедленно. Бухарин, будучи главным редактором газеты «Правда», сразу опубликовать письмо не решился, так как оно касалось Сталина. После долгих проволочек, в конце концов, письмо было опубликовано, но в нём была изъята фраза о том, что Сталин, будучи наркомом государственного контроля и возглавляя РКИ, своим авторитетом мог бы помешать деятельности комиссии. (Известия ЦК КПСС, 1989, № 11, с. 179–192). В апреле 1923 г. на XII съезде партии, на котором Ленин уже не присутствовал, формально были выполнены ленинские рекомендации. ЦК был расширен с 27 до 40 человек. Также формально была реорганизована Рабоче-крестьянская Инспекция (Рабкрин), которую возглавлял Сталин.

После смерти Ленина 21 января 1924 г. советская бюрократия стала развиваться быстрее, благодаря сталинской политике назначения на должности преданных ему людей. В случае попадания в немилость чиновник и его семья теряли всё. Поэтому они были полностью зависимы от Сталина. Он всегда мог устранить неугодного – того, кого он породил. Однако Сталин не видел в этом развитие капитализма, а считал, что в СССР осуществляется переход от капитализма к первой фазе коммунизма, видимо, забыв, что этот переход осуществляется в условиях капитализма.

Каста партийно-государственных чиновников особенно интенсивно стала формироваться с начала 30-х годов. Под руководством Сталина складывалась система «номенклатуры». Это была система распределения официальных постов и привилегий, им сопутствующих.

Номенклатурная система предполагала наличие двух отдельных списков. В первом содержались должности, а во втором – имена лиц, пригодных для назначения на эти должности. Система номенклатурных списков создавала машину контроля над любой политической, государственной или общественной должностью значимого масштаба. Центральная и местная партийно-государственная номенклатура в полной мере начинала пользоваться представляемыми властью возможностями. Те, кто становился частью номенклатурной системы, получали соответствующие привилегии, о которых остальное население могло только мечтать. Эти привилегии уже не были стеснены «мещанскими» представлениями о равенстве. Марксистское положение о социальном равенстве, достигаемом с помощью ликвидации подчинения людей общественному разделению труда, было объявлено «левацкой уравниловкой». Выступления оппозиции во главе с Троцким внутри партии с требованиями реализации ленинских установок борьбы с бюрократией были жестоко пресечены Сталиным.

Следует, однако, отметить, что вплоть до 1933 г. Троцкий сурово осуждал любую попытку борьбы со сталинизмом. Он предлагал бороться с бюрократией посредством внутренней реформы партийного и государственного аппарата.

Сталин гордо отвечал ему: «Эти кадры можно снять только гражданской войной». Левая оппозиция с покорностью заявляла: «Наша задача заключается в том, чтобы сохранить единство партии во что бы то ни стало, дать решительный отпор политике раскола, откола, исключений, отсечений и тому подобное – и в то же время обеспечить партии возможность свободно обсудить и разрешить все спорные вопросы в рамках единой партии» (Проект Платформы большевиков-ленинцев (оппозиций) к XV съезду ВКП(б), «Архив Троцкого», М., 1990, т. 4, с. 152).

Троцкий, вопреки марксизму, продолжал считать СССР рабочим государством, однако, «деформированным». В 1931 году он утверждал: «Признание нынешнего Советского государства как государства рабочего означает не только то, что буржуазия может вновь захватить власть лишь путём вооружённого восстания, но также и то, что пролетариат СССР не утратил возможности подчинить себе бюрократию или возродить партию и исправить режим диктатуры без новой революции и путём реформы».

Троцкий ошибочно считал, что определяющим в СССР является комплекс надстроечных юридических и политико-экономических мер, которые составляют «пролетарский фундамент государства». По его мнению, пока не осуществляется возврат к частной собственности на основные средства производства, пока осуществляется планирование, «возврат» к капитализму невозможен.

В этой связи теоретики ИКП справедливо отмечают:

«Беда, однако, в том, что из него никогда не „выходили”, в рамках одной России это невозможно, и что экономические мероприятия, осуществлённые большевиками, а позже сталинское планирование, провозглашённое Троцким как победа, были полностью совместимы с капитализмом».

Эти авторы в полном соответствии с марксистской теорией утверждают в своей статье, что любая бюрократия есть бюрократия определённого способа производства. Следовательно, марксистов должны интересовать не степень злоупотреблений или привилегий, лживости или «покушений на демократию», а идентификация способа производства, который делает необходимым государство, формализмом которого является бюрократия.

Поскольку советская бюрократия покупала товары за деньги, постольку речь может идти о бюрократии капиталистического способа производства. «Низшая стадия коммунизма, т. е. социализм, не будет знать бюрократии. Тот, кто не является сознательным контрреволюционером или тупым, неисправимым республиканцем, не может говорить о „бюрократизированном социализме”; выражение само по себе абсурдное, потому что социализм – это устранение бюрократии» («Критика теории „Деформированного рабочего государства”»).

А вот как характеризовал советскую бюрократию Т. В. Сапронов в его статье 1932 г. «Агония мелкобуржуазной диктатуры». Он писал: «Часть этой бюрократии вышла из рядов революционного пролетариата, большинство же никакого отношения к Октябрьской революции не имеет. Оно навербовано частью из открыто враждебных раб[очему] классу сил, частью из деклассированной м[елкой] буржуазии и худшей полудеревенской части рабочего класса. Эта бюрократия воспиталась не на революции, а на её удушении. Поэтому она враждебна и революции, и раб[очему] классу. Она в то же время и антибуржуазна, а потому м[елко]буржуазна. Рабочему классу она враждебна потому, что его господство исключает существование паразитической бюрократии. Буржуазии же такая бездарная бюрократия не нужна (и вообще такая многочисленная бюрократия даже буржуазии излишня). Бюрократия это прекрасно знает и потому борется и против раб[очего] класса, и против буржуазии. Она же борется и против частного м[елко]б[уржуаз]ного хозяйства, потому что развитие последнего неизбежно ведёт к развитию капитализма, а следовательно, к потере бюрократией своего господства. Это показала политика 1923–27 гг. и её результат в 1928 г..

Отсюда её попытка, начавшаяся в 1929 г., не опираясь на сознательную волю ни одного из классов, построить идеальное бюрократическое, госкапиталистическое хозяйство. Но эти попытки терпят крах.

Диалектические противоречие существования столь паразитической бюрократии заключается в том, что она может господствовать только при условии деклассирования всех классов. Последнее происходит [за счёт] разрушения производительных сил. Это разрушение с неизбежностью ведёт к гибели всей бюрократической системы хозяйства, и вместе с ней погибнет господство бюрократии».

И ещё он писал: «В защиту того, что диктатура пролетариата существует, часто приводятся смехотворные выводы, что формально существуют советы. При этом забывается марксистская истина: форма без содержания – пустышка.

Забывается, что „переход от капитализма к коммунизму, конечно, не может не дать громадного обилия и разнообразия политических форм, но сущность будет при этом неизбежно одна – диктатура пролетариата” (Ленин, „Гос[ударство] и револ[юция]”). Диктатура же пролетариата означает „государство вооружённых рабочих”, будь это в форме Советов, фабзавкомов и пр.

Ещё в 1917 году, когда советы были меньшевистско-эсеровскими, большевики намеревались фабзавкомы превратить в органы восстания; лишь быстрая большевизация советов помешала этому плану.

История показала, что и Милюков не против Советов, но без коммунистов, тем более ренегатам коммунизма выгодно при уничтожении содержания советов прикрыться их формой».

Буржуазными советы оставались всегда. Остаются они такими и в постсоветский период там, где они ещё остались.

«Литературная газета» за 26 января 1937 г.

В середине 30-х годов, когда было объявлено, что социализм в стране полностью построен, были начаты репрессии против оппозиции и широкого слоя партийных и советских кадров, не согласных с диктаторской политикой Сталина. Репрессиям подверглись как руководящие партийные работники, так и работники среднего и низшего звена партии. Проводились они под известным тезисом Сталина об усилении сопротивления врагов социализма по мере его укрепления. Митинги против «врагов народа» были главной формой выражения народного одобрения политических репрессий 1930-х гг. Массовая истерия, подстёгиваемая пропагандой, вела к раскручиванию их маховика. Часть простых людей видела в репрессиях 1937 года удар против заевшегося и коррумпированного начальства, многие использовали их в личных целях.

Простые граждане заваливали органы НКВД доносами на своих начальников, сослуживцев и соседей. Затем репрессии обрушились на военных и на работников НКВД. В «Отчётном докладе на ХУШ съезде партии о работе ЦК ВКП(б) 10 марта 1939 г.» Сталин разбил строительство основ социализма на две фазы. Он говорил: «Вторая фаза – это период от ликвидации капиталистических элементов города и деревни до полной победы социалистической системы хозяйства и принятия новой Конституции. Основная задача этого периода – организация социалистического хозяйства по всей стране и ликвидация последних остатков капиталистических элементов, организация культурной революции, организация вполне современной армии для обороны страны. Сообразно с этим изменились и функции социалистического государства. Отпала – отмерла функция военного подавления внутри страны, ибо эксплуатация уничтожена, эксплуататоров нет больше и подавлять некого» (Сталин И. В. Сочинения, т. 14, с. 336).

Если последовательно придерживаться марксистского учения, то в такой ситуации государство должно было постепенно отмирать вместе с бюрократией.

Однако этого не происходило. Наоборот, государственная машина подавления после полной победы сталинской модели социализма стала набирать обороты. Более того, государственный аппарат насилия стал использоваться партийными и государственными чиновниками внутри общества для удержания личной власти, своего господства над всем обществом.

Под колёса репрессий всё чаще стали попадать не только соратники Ленина, партийные, государственные деятели, а также представители силовых структур, но и простые граждане – за инакомыслие и даже за анекдоты о Сталине или об его политике. И всё это под прикрытием вульгарно интерпретируемой Сталиным диалектики отмирания государства через его укрепление.

В отчётном докладе съезду «О работе ЦК ВКП(б)» 10 марта 1939 года Сталин говорил: «Как видите, мы имеем теперь совершенно новое, социалистическое государство, не виданное ещё в истории и значительно отличающееся по своей форме и функциям от социалистического государства первой фазы. Но развитие не может остановиться на этом. Мы идём дальше, вперёд, к коммунизму. Сохранится ли у нас государство также и в период коммунизма? Да, сохранится, если не будет ликвидировано капиталистическое окружение, если не будет уничтожена опасность военных нападений извне, причём понятно, что формы нашего государства вновь будут изменены, сообразно с изменением внутренней и внешней обстановки. Нет, не сохранится и отомрёт, если капиталистическое окружение будет ликвидировано, если оно будет заменено окружением социалистическим» (Сталин И. В. Вопросы ленинизма. Госполитиздат, 1947, с. 605–606).

Утверждение о возможности достижения полного коммунизма в одной стране, находящейся в капиталистическом окружении, о возможности наличия, в связи с этим, государства и публичной власти, конечно, противоречило марксисткой теории. Однако Сталин свои идеи укрепления государства при переходе к коммунизму и возможность существования государства при полном коммунизме называл развитием марксизма, творческим марксизмом, также как и все остальные свои идеи, противоречащие марксизму. В «Словаре иностранных слов», который был издан при его жизни в 1949 году, читаем: «Сталин блестяще развил ленинское учение о социалистическом государстве, … пришёл к гениальному выводу о необходимости сохранения государства и при коммунизме, если не будет ликвидировано капиталистическое окружение, если оно не будет заменено окружением социалистическим» (Словарь иностранных слов. М., 1949, с. 314, 550).

Существование государства, государственной машины принуждения в «социалитете», как обществе будущего, допускал и Дюринг. Этот идеалистически-гегелевский взгляд, высказанный в его философском труде, был высмеян Энгельсом. Дюринг, характеризуя придуманное им социалистическое общество будущего, писал, что «отдельная личность абсолютным образом подчинена государственному принуждению», но это принуждение находит себе оправдание лишь постольку, поскольку оно «действительно служит естественной справедливости». Для этой цели будут существовать «законодательство и судебная власть», которые, однако, «должны оставаться в руках всего коллектива», а затем – оборонительный союз, проявляющийся в «совместной службе в рядах войска или в составе какого-либо исполнительного органа, предназначенного для обеспечения внутренней безопасности» – следовательно, – делает вывод Энгельс, – будут существовать и армия, и полиция, и жандармы. Г-н Дюринг уже не раз показал себя бравым пруссаком; здесь же он доказывает, что имеет полное право быть поставленным рядом с тем образцовым пруссаком, который, по словам блаженной памяти министра фон Рохова, «носит своего жандарма в груди» (Анти-Дюринг, с. 321).

Следует также отметить, что в начале войны в своих выступлениях Сталин сместил акценты с классовых позиций на народно-патриотические. В речи на параде 7 ноября 1941 г. он вспомнил имена совсем не коммунистических полководцев: Александра Невского, Дмитрия Донского, Александра Суворова, Михаила Кутузова. В 1943 г. были восстановлены некоторые дореволюционные традиции страны. Было признано право на существование Русской православной церкви и других конфессий. Избранный патриархом, митрополит Сергий был принят Сталиным. В 1943 г., в интересах улучшения отношений с союзными капиталистическими государствами, был ликвидирован Коминтерн. В 1944 г. был принят новый, патриотический гимн СССР, заменивший Интернационал.

Происходило расслоение общества. Особо расслоение коснулось армии, где с 1943 г. были введены погоны и традиционные офицерские звания, которые существовали до революции. Теперь командиров называли офицерами, так же, как при царе. В двадцать четыре года, например, сын Сталина от второго брака Василий становится генералом. Высший, средний и низший командный состав имел установленные привилегии, каждый свои. Офицеры имели солдат, которые их обслуживали. Солдаты, по существу, находились в полурабском положении.

Лучшие части советской армии стали именоваться гвардейскими.

Официальная пропаганда поднимала на щит военачальников, защищавших Родину во времена самодержавия – Суворова, Кутузова, Нахимова и других, кто давил революции в странах Западной Европы. Были введены георгиевские ленты и ордена Александра Невского, Суворова и Кутузова, вызывавшие ассоциации со старыми царскими временами. Для подготовки офицерской военной элиты были созданы суворовские и нахимовские училища, где особым покровительством пользовались дети офицеров. После войны началось формирование военных династий. К концу войны офицеры получили такое положение, какого не имела никакая иная прослойка советского общества. Так происходило его расслоение.

В 1945 г. ценой больших жертв СССР одержал победу над фашистской Германией. Сразу было начато восстановление разрушенного хозяйства. В этот период рабочая сила направлялась в любой сектор экономики ещё по законам военного времени. В то же время оставался в силе Указ 1940 г. об уголовной ответственности за опоздание на работу или за самовольное оставление предприятия, вплоть до полугода лишения свободы.

У колхозников же и вовсе не было паспортов. Поэтому они без разрешения председателя и колхозного собрания не могли покинуть колхоз.

Расслоение общества, в основе которого лежал закон общественного разделения труда, продолжалось. А внутри партии вновь дают о себе знать признаки борьбы за первенство. В августе 1948 г. внезапно умер член Политбюро, первый секретарь ленинградской партийной организации Жданов. В первые послевоенные годы он был самой влиятельной фигурой после Сталина. Возникло ленинградское дело.

По этому делу все ведущие партийные и государственные работники, а также их заместители в Ленинграде и Ленинградской области были репрессированы. Многие казнены.

После смерти Сталина в 1953 году укрепление советского государства и публичной власти продолжается в условиях уже отсутствия в стране антагонистических классов, когда государство было объявлено представителем всего общества, при наличии окружения Советского Союза странами, называвшимися социалистическими. Усиление советского государства и власти в таких условиях в корне противоречило марксистской коммунистической теории. Оно, естественно, порождало борьбу за личную власть.

И всё это благодаря своеобразно понимаемой Сталиным диалектике отмирания советской государственности через её укрепление.

После смерти Сталина борьбу за власть стало вести его окружение.

Уже через день после его смерти, 7 марта 1953 г., состоялся делёж портфелей его ближайшими соратниками. В Президиум ЦК КПСС были избраны: Маленков, Берия, Ворошилов, Молотов, Каганович, Хрущёв, Булганин, Микоян, Сабуров, Первухин (Каганович Л. М. Памятные записки. М., Вагриус, 1996, с. 501). На сентябрьском (1953 г.) Пленуме ЦК по предложению Маленкова первым секретарём ЦК был избран Хрущёв.

В борьбе за личную власть Хрущёва сменил Брежнев и его окружение. При этом борьба за личную власть преподносилась как борьба за коммунизм. Точку в подобной «борьбе за коммунизм» поставил последний генсек КПСС Горбачёв, который по указке своих западных покровителей перевёл экономические отношения с государственно-капиталистических на частнокапиталистические, либерально-рыночные рельсы. Вместе с Ельциным он разрушил КПСС и содействовал развалу СССР.

В ходе мошеннической приватизации, бывшая партийно-государственная номенклатура и теневой капитал присвоили государственную собственность, которая была обозначена в советских конституциях как общенародная, и образовали олигархический и иной капитал. Ельцинская Конституция РФ легализовала частную собственность, в том числе и собственность частных лиц на источники существования всего общества. Ныне международный олигархат (в том числе и украинский) с подачи США устроил междоусобную бойню на бывшей территории СССР с целью передела собственности. В ходе гражданской войны из всех видов оружия обстреливается мирное население украинских городов.

Итак, согласно марксистской теории, решение проблемы бюрократии лежит в плоскости преодоления подчинения человека общественному разделению труда и товарно-денежным отношениям. Для этого коммунистическая революция должна, прежде всего, сломать буржуазную государственную машину и создать своё пролетарское полугосударство-коммуну с перечисленными ранее признаками. По мере целенаправленного преодоления подчинения людей общественному разделению труда в сфере производства и управления должны развиваться различные формы самоуправления.

История с очевидностью показала, что пролетарское государство-коммуна не может существовать в окружении господствующих капиталистических стран, которые постоянно бы осуществляли на него давление.

Не может оно существовать и в отсталой стране в условиях распространения нужды, крестьянской мелкобуржуазной психологии, борьбы за необходимые предметы потребления, что ведёт к образованию привилегированных слоёв и возврату всей капиталистической мерзости. Именно поэтому классики считали непременным условием становления и развития пролетарской коммунальной государственности осуществление коммунистической мировой революции в господствующих странах капитала с высоким уровнем развития производительных сил. Это исключало бы давление на страны, вставшие на путь коммунистических преобразований со стороны мирового капитала и мирового рынка, а также создавало бы возможность переброски в них передовых технологий.

Согласно марксистскому учению, пролетарская коммунальная государственность должна полностью отмереть ко второй фазе коммунизма. Отомрёт она в результате развития производительных сил и целенаправленной политики преодоления подчинения людей общественному разделению труда, законам товарного производства и обмена с целью ликвидации отношений частной собственности и классов. При этом основоположники коммунистической теории вполне логично предположили, что вместе с исчезновением классов исчезнет и государство, так как в повиновении держать будет некого. К тому же мировая коммунистическая революция устранит для каждой страны внешнюю угрозу. Само собой отпадёт надобность в государстве как машине подавления, обороны и нападения. Отпадёт необходимость в партиях и политической борьбе. В «Манифесте коммунистической партии» классики записали: «Когда в ходе развития исчезнут классовые различия и всё производство сосредоточится в руках ассоциации индивидов, тогда публичная власть потеряет свой политический характер». А это значит, что публичная, т. е. государственная власть перестанет существовать.

На смену государственному управлению придёт самоуправление.

«На место управления лицами, – пишет Энгельс в „Анти-Дюринге”, – становится управление вещами и руководство производственными процессами». Следовательно, главным признаком самоуправления является отсутствие государственного управления.

Американский историк и этнограф Льюис Генри Морган, труды которого классики положили в основу своих исследований первобытного коммунизма, считал, что высшей ступенью общественного управления, к которой непрерывно стремятся опыт, разум и наука, будет возрождение – «но в высшей форме – свободы, равенства и братства древних родов» (Морган. Древнее общество, с. 552). Такую же позицию занимали и основоположники коммунистической теории. «И что за чудесная организация, – восхищался Энгельс в „Происхождении семьи, частной собственности и государства”, – этот родовой строй во всей его наивности и простоте! Без солдат, жандармов и полицейских, без дворян, королей, наместников, префектов или судей, без тюрем, без судебных процессов – всё идёт своим установленным порядком».

Классики полагали, что в результате преодоления общественного разделения труда на смену пролетарскому полугосударству-коммуне с его аппаратом чиновников-полубюрократов должно прийти управление, подобное родовому коммунистическому самоуправлению, но только на более высоком уровне.

С ликвидацией общественного разделения труда, товарно-денежного обмена, а с ним и отношений частной собственности, отомрут классы, так как в основе деления общества на классы лежит закон разделения труда. С отмиранием классов отомрёт и государство, как машина для поддержания господства одной части общества над другой. Вполне естественно отомрёт и профессиональный труд оплачиваемого государственного чиновника. Отомрёт и государственно-правовое регулирование. Общество перейдёт на скоординированное самоуправление. Регулирование будет осуществляться с помощью кибернетических устройств, на основе коммунистических традиций, обычаев и коммунистических культурно-нравственных норм.

Отрицание необходимости преодоления в первой фазе коммунизма действия законов стоимости и товарного обменаКак снимают марксизм современные гегельянцы