Лекция 5

Дьяченко В. И.

Под нравственностью и моралью понимается форма общественного сознания и вид общественных отношений (моральные отношения). Мораль – это оценка поведения людей с точки зрения идеалов добра и зла. Нравственность и мораль являются предметом изучения науки этики.

Буржуазная апологетика пытается обвинить классический марксизм в безнравственности в связи с тем, что он характеризуется радикальным отрицанием исторически сложившихся к периоду жизни Маркса и Энгельса форм морали, в том числе и религиозной. В «Немецкой идеологии» содержится утверждение о том, что «коммунисты не проповедуют никакой морали» (Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 3. С. 236). Маркс и Энгельс ставили существующую в их время мораль под сомнение, считая её превращённой формой общественного сознания, которая искажает и прикрывает социальные антагонизмы, мнит, будто она «может действительно представлять себе что-нибудь, не представляя себе чего-нибудь действительного» (там же. С. 30). Классики не создавали теорий морали по образцу предшествующих философов.

Вместе с тем обвинения марксизма в отсутствии нравственной основы беспочвенны, так как вся марксистская теория пронизана высоконравственными идеалами и целями, стремлением человечества к такому обществу, в котором не будет условий для ограбления и гнёта одних другими, в котором счастье одних не будет строиться на несчастье других. В этой связи, например, А. А. Гусейнов в своей статье «Марксистские традиции в этике. Оправдание морали» (М.; Тюмень. 2000) справедливо утверждает, что жизненный выбор К. Маркса, сделавший из него коммуниста-революционера, как свидетельствует гимназическое сочинение «Размышления юноши при выборе профессии» (1835), во многом был обусловлен именно стремлением к нравственному самосовершенствованию и героическому служению человечеству. Моральная основа ощущается в его творчестве и поступках на протяжении всей жизни.

Те же характеристики можно с полным основанием отнести и к Энгельсу. Об этом говорилось в предыдущих лекциях.

Маркс и Энгельс согласны с предшествующей философской этикой в её критической части, в негативной оценке бытующих в обществе нравов, реальных форм поведения. Но в отличие от неё они не считают, что несовершенный мир есть раз навсегда данная и в принципе неизменная совокупность объектов, недостатки которой можно компенсировать только внутренним самосовершенствованием или надеждой на загробное существование. Они понимают бытие иначе – как историческое движение к общественному прогрессу в направлении обобществления, т. е. очеловечивания человечества, как общественную практику, которую можно преобразовать по человеческим меркам. Само бытие, поскольку оно есть историческое бытие (общественная практика), может быть совершенным, моральным, принципиально дружественным по отношению к человеку.

Касаясь нравственных идеалов добра и зла, необходимо отметить, что согласно марксистской теории они не имеют духовного, божественного происхождения, как это изображает религиозная пропаганда. Не являются они и вечными, непреходящими истинами, – общечеловеческими ценностями на все времена. Эти идеалы постоянно менялись в ходе исторического развития под воздействием базисных экономических отношений. В период дикости, например, считалось добром поедать пленников. Это давало возможность выжить одним племенам за счёт других. В период рабовладения считалось вполне нравственным, в том числе и с точки зрения религиозной морали, эксплуатировать труд полностью бесправных людей – рабов, продавать их. Это находилось в рамках как языческой, так и зарождавшейся христианской морали – несмотря на то, что христианство вначале было религией рабов. В период феодализма вполне нравственным считалось эксплуатировать крепостных крестьян. В период капитализма феодально-религиозная и буржуазная мораль оправдывает эксплуатацию собственником средств производства свободного наёмного работника путём высасывания из него прибавочной стоимости, т. е. неоплаченного труда.

Энгельс в «Анти-Дюринге» справедливо отмечает, что различные совокупности понятий о добре и зле образуют различные теории морали. Эти теории исторически преходящи. К тому же все они носят классовый характер. Он пишет, что «в одних только передовых странах Европы прошедшее, настоящее и будущее выдвинули три большие группы одновременно и параллельно существующих теорий морали». Он выделяет христианско-феодальную мораль прошлого, современную буржуазную мораль и пролетарскую мораль будущего. Эти три теории морали являются господствующими в Европе и ныне. Однако к христианско-феодальной морали сейчас стала присоединяться исламско-феодальная мораль стран востока, содержащая в себе значительное количество социалистических идеалов. В целом же в современном мире господствуют феодально-религиозная мораль прошлых веков, современная буржуазная мораль и отрицающая их пролетарская мораль будущего.

Следует подчеркнуть, что феодально-религиозная и буржуазная теории морали оправдывают частную собственность, отношения купли и продажи, вплоть до продажи людей, эксплуатацию человека человеком, распоряжение чужой рабочей силой. Считает это злом только пролетарская мораль.

Энгельс задаётся вопросом: «Но какая же из этих теорий морали является вечной, абсолютной и окончательной?». «Ни одна, – отвечает он, – если прилагать мерку абсолютной окончательности; но, конечно, наибольшим количеством элементов, обещающих ей долговечное существование, обладает та мораль, которая в настоящем выступает за его ниспровержение, которая в настоящем представляет интересы будущего, следовательно – мораль пролетарская».

Далее Энгельс разъясняет, что все три теории морали развивались в условиях частной собственности. Для них, следовательно, была общей моральная заповедь: «Не кради». «Становится ли от этого приведённая заповедь вечной моральной заповедью?» – спрашивает Энгельс и отвечает: «Отнюдь нет. В обществе, в котором устранены мотивы к краже, где, следовательно, со временем кражу будут совершать разве только душевнобольные, – какому осмеянию подвергся бы там тот проповедник морали, который вздумал бы торжественно провозгласить вечную истину: Не кради! Мы поэтому отвергаем всякую попытку навязать нам какую бы то ни было моральную догматику в качестве вечного, окончательного, отныне неизменного нравственного закона, под тем предлогом, что и мир морали тоже имеет свои непреходящие принципы, стоящие выше истории и национальных различий. Напротив, мы утверждаем, что всякая теория морали являлась до сих пор, в конечном счёте, продуктом данного экономического положения общества. А так как общество до сих пор двигалось в классовых противоположностях, то мораль всегда была классовой моралью: она или оправдывала господство и интересы господствующего класса, или же, как только угнетённый класс становился достаточно сильным, выражала его возмущение против этого господства и представляла интересы будущности угнетённых».

Вполне очевидно, что пролетарская мораль также является моралью классовой, тогда как мораль коммунистическая – это мораль бесклассового общества. «Но из рамок классовой морали, – заключает Энгельс, – мы ещё не вышли. Мораль, стоя́щая выше классовых противоположностей и всяких воспоминаний о них, действительно человеческая мораль станет возможной лишь на такой ступени развития общества, когда противоположность классов будет не только преодолена, но и забыта в жизненной практике». Таким образом, действительно человеческая мораль, согласно марксистскому учению, возможна только при полном коммунизме.

Итак, идею моральной переделки действительности К. Маркс и Ф. Энгельс и воплотили в учении о коммунизме. Здесь они, по мнению А. А. Гусейнова, столкнулись с труднейшей, не имеющей до настоящего времени решения, проблемой: как несовершенные люди могут построить совершенное общество, или как воспитать самого воспитателя? Ответ в марксизме состоял в том, что революционно преобразующей и одновременно морально очищающей силой истории явится пролетариат. Реальное состояние пролетариата (его нравы, интеллектуальное и даже физическое развитие), которое Маркс и Энгельс оценивали вполне трезво, не давало оснований для такого вывода. Однако предполагалось, что к тому времени, когда дело дойдёт до революции, вместе с обстоятельствами изменятся также и люди. Пролетариат из класса «в себе» станет классом «для себя». Он очистится от всей «мерзости старого строя». Гусейнов это марксистское положение считает утопическим. Но так ли это? Ведь очевидна тенденция формирования пролетариата, как наёмных работников физического и умственного труда, не имеющих в своей собственности какого-либо капитала, во всемирно-историческом смысле. Местно-ограниченных индивидов постепенно сменяют индивиды интернациональные, всемирно-исторические, эмпирически универсальные, что является одной из главных предпосылок мировой революции, так как отражает возрастающий уровень развития основной производительной силы. Ощутив на себе все тяжести системного мирового капиталистического кризиса, пролетариат медленно, но верно формируется в класс для себя. Происходит это медленно потому, что у него (пролетариата) пока отсутствует авангард – интернациональная коммунистическая партия, стоящая на позиции классического марксизма, которая формировала бы пролетариат в класс как политическую силу, способную изменить мир. Остающиеся еще партии и группы, в названии которых содержится слово «коммунистическая», под влиянием сталинской интерпретации марксизма, отказавшись от классической марксистской теории коммунизма, потеряли коммунистические ориентиры. Поэтому они вряд ли соответствуют своему названию.

Далее Гусейнов справедливо отмечает, что если в философии до Маркса мораль отождествлялась с духовной деятельностью, то Маркс отождествил мораль с предметной деятельностью, а именно, с социально-политической борьбой пролетариата. Предполагалось: объективное положение пролетариата таково, что его борьба за своё освобождение может быть успешной только в том случае, если она явится торжеством лучших моральных качеств (самоотверженности, человеческой солидарности и др.). По Марксу и Энгельсу, сама его борьба обретает моральный смысл и становится своего рода этическим каноном. Конкретной борьбе пролетариата придаётся моральный статус. Классики не видели возможности коллизий между моральными нормами и политической целесообразностью, так как политическая борьба пролетариата сама по себе благородна – направлена вообще против частной собственности, эксплуатации человека человеком, на создание такой «ассоциации, в которой свободное развитие каждого есть условие свободного развития всех» (К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. 4. С. 477).

В «Анти-Дюринге» классики пришли к выводу, что пролетариат исторически видоизменяет мораль, придаёт ей свою классовую форму, но не отбрасывает её вовсе. Пролетарская мораль противостоит буржуазной и является прообразом морали будущего (Там же. Т. 20. С. 95).

Значительный вклад в марксистское осмысление морали как общеисторического феномена, в частности, в решение проблемы происхождения нравственных идей, внёс П. Лафарг, а также другие младшие друзья и соратники К. Маркса и Ф. Энгельса (А. Бебель, Г. В. Плеханов и др.).

После смерти классиков появилась идея дополнить марксизм положениями теории Канта. В Марбургской школе неокантианства Г. Когеном, П. Наторпом, К. Форлендером и др. обосновывалась мысль о том, что социализм как область долженствования, идеала не может быть обоснован в рамках материализма. Его следует понимать с точки зрения теорий нравственности, и, понятый так, он совпадает с этикой Канта. Неокантианская идея этического социализма проникла в социал-демократические партийные круги. Её основным проводником выступал Э. Бернштейн, который полагал, что социализм не может быть научным, поскольку он не отражает факты, а выражает интересы. Социализм, по его мнению, содержит в себе нечто потустороннее по отношению к нашему позитивному опыту, и в этом смысле он есть область долженствования или движение к тому, что должно.

Эта позиция встретила возражения среди большинства марксистов. Одним из глубоких критиков этой установки Э. Бернштейна был Г. В. Плеханов. Против неё выступил также соратник Энгельса К. Каутский. Он написал специальную работу: «Этика и материалистическое понимание истории» (1906). Отвергая обоснование морали в духе кантовского идеализма, он, тем не менее, вынужден был раздвинуть границы исторического материализма и дополнить его дарвинизмом. Каутский считал, что основой морали являются социальные инстинкты человека (самоотверженность, храбрость, верность общему делу и др.). Их совокупность образует нравственный закон, всеобщее нравственное чувство. Таинственная природа морали, выступающая в качестве внутреннего голоса, не сводимого ни к каким внешним интересам и детерминациям, интерпретируется Каутским в качестве инстинкта. Такой подход позволял обосновать мораль в качестве общезначимого, внеклассового феномена, который, тем не менее, в условиях классового общества приобретает классовый характер. Этика Каутского признавала позитивную социально-сплачивающую и регулирующую роль морали в масштабе всего общества, которая наиболее очевидно обнаруживается в периоды мирного демократического развития.

Однако даны ли человеку чувство доброты, взаимовыручки, справедливости, то есть нравственные (моральные) качества, природой?

Марксизм отвергает эту точку зрения. Он настаивает на том, что все человеческие личностные качества формируются в обществе, ибо человек, как личность, вне общества не существует. Это, кроме прочего, означает, что личностные качества человека меняются вместе с изменениями общественных отношений.

В этой связи вряд ли находятся в русле марксизма утверждения некоторых современных коммунистических идеологов, которые вслед за утопическими идеями Руссо, Карла Каутского и других утверждают, что моральные требования человеческой доброты, взаимопомощи, справедливости заложены в человеке природой. Известный анархо-коммунист, князь П. А. Кропоткин писал: «Взаимопомощь, Справедливость и Нравственность глубоко заложены в человеке со всею силою прирождённых инстинктов… Конечно, по временам эти инстинкты могут ослабевать под влиянием некоторых условий, и мы знаем много случаев, где в силу той или другой причины происходит их ослабление в той или другой группе животных или в том или в другом человеческом обществе. Но тогда эта группа неизбежно терпит поражение в борьбе за существование: она идёт к упадку. И если эта группа не вернётся к условиям, необходимым для выживания и прогрессивного развития, т. е. к Взаимопомощи, Справедливости и Нравственности, она, будь это племя или вид, вымирает и исчезает. Раз она не выполнила необходимые условия прогрессивного развития, она неизбежно идёт к упадку и исчезновению». Эту позицию Кропоткина пропагандируют и некоторые современные коммунисты (см., например, М. Голубев. Социальная справедливость, как выражение общественного прогресса // «Коммунист» № 6 за 2002 г.). Однако согласно марксистской коммунистической теории доброта, взаимопомощь, нравственность и справедливость не могут быть заложены в человеке природой, так как это категории сознания, а не бытия. Они вытекают из человеческих экономических, общественных отношений, которые изменяются вместе с изменениями этих отношений. То, что при рабовладении, например, считалось добром, сейчас считается злом. Превращение людей в рабов, продажа в рабство, убийство человека ныне осуждается не только с нравственной точки зрения, но, более того, карается в уголовном порядке. Если в бывшем советском обществе, например, эксплуатация человека человеком идеологически провозглашалась злом, то феодально-религиозная и буржуазная мораль ныне злом это не считают. В СССР считались злом и уголовно преследовались, например, спекуляция и коммерческое посредничество, как паразитические формы наживы, или педерастия, как форма проявления разврата, половой распущенности, половых излишеств, порождённых отношениями частной собственности. Ныне же буржуазная мораль не считает эти проявления идеализма частной собственности злом. Буржуазные частные собственники ныне всё это поощряют, способствуют их распространению. Не считает злом частную собственность, эксплуатацию человека человеком и церковь, торгующая проповедями о нравственности и морали.

Таким образом, доброта, нравственность, справедливость – это понятия преходящие, а не вечные, данные человеку природой. Они изменяются вместе с изменением социально-экономических отношений в обществе.

Предельно радикальную форму, что обнаружилось также в отношении к морали, придал марксизму период Первой мировой войны и политической революции в России. Это видоизменение, отмечает Гусейнов, было связано, прежде всего, с теоретической и практической деятельностью В. И. Ленина. Для понимания общего подхода Ленина к проблемам морали показательным является его высказывание, в котором он, соглашаясь с В. Зомбартом, говорит о том, что «„в самом марксизме от начала до конца нет ни грана этики”: в отношении теоретическом – „этическую точку зрения” он подчиняет „принципу причинности”; в отношении практическом – он сводит её к классовой борьбе» (Полн. собр. соч. Т. 1. С. 440–441).

Господствующим стал взгляд, отождествлявший мораль с политическими целями классовой борьбы пролетариата, конституировавший коммунистическую мораль как этическую санкцию такой борьбы. Он получил обоснование в работе В. И. Ленина «Задачи союзов молодёжи» (1920), главная мысль которой состоит в тезисе: «В основе коммунистической морали лежит борьба за укрепление и завершение коммунизма» (Полн. собр. соч. Т. 41. С. 313). Ещё более последовательно и систематично такой взгляд обосновывается Л. Д. Троцким в работе «Их мораль и наша», где мораль рассматривается как функция классовой борьбы, отождествляется со стратегией и тактикой революционного пролетариата.

Начиная с 30-х годов, отмечает Гусейнов, возникает течение, которое, с одной стороны, апеллирует к раннему Марксу, без идеи диктатуры пролетариата, а с другой – вводит в марксизм новейшие учения ницшеанства, фрейдизма, философской герменевтики и др. Оно получает собирательное название неомарксизма и представлено разнообразными именами и школами (Д. Лукач, Франкфуртская школа, левый экзистенциализм, Э. Фромм и др.). Неомарксизм пользуется понятиями отчуждения и овеществления, поднимает критику общества на этико-антропологическую высоту, в перспективе которой теряются различия между капитализмом и государственным социализмом. Советским канонам диалектического материализма неомарксисты противопоставляют философско-революционный активизм, гуманистически аргументированное отрицание отчуждённых форм жизни, всеобщий освободительный бунт. Неомарксизм опирается на спонтанную активность личности, апеллирует к философии жизни, весь пронизан моральным негодованием и может быть определён как этический марксизм. Но, начиная с 70-х годов, отмечает Гусейнов, неомарксизм теряет свою силу и притягательность.

Теперь о марксистском понимании свободы, социального равенства и справедливости.

Разобраться в этих понятиях необходимо в связи с тем, что в марксистской теории достижение свободы, социального равенства и справедливости является целью коммунистических преобразований.

Понятия свободы, равенства и справедливости возникли давно. Но в разные исторические периоды в них вкладывались разное содержание. Этими понятиями, например, широко пользовалась буржуазия в период буржуазных революций.

Касаясь понятия свободы, в «Манифесте коммунистической партии» Маркс и Энгельс записали: «Под свободой, в рамках нынешних буржуазных производственных отношений, понимают свободу торговли, свободу купли и продажи. Но с падением торгашества падёт и свободное торгашество. Разговоры о свободном торгашестве, как и все прочие высокопарные речи наших буржуа о свободе, имеют вообще смысл лишь по отношению к несвободному торгашеству, к порабощённому горожанину средневековья, а не по отношению к коммунистическому уничтожению торгашества, буржуазных производственных отношений и самой буржуазии», эксплуатирующей пролетариат.

Марксистское понимание свободы означает приход на место старого буржуазного общества с его классами и классовыми противоположностями ассоциации, «в которой свободное развитие каждого является условием свободного развития всех» (Манифест).

Философский смысл понятия свободы Энгельс раскрывает в «Анти-Дюринге». Он отмечает, что под свободой в философском смысле понимается жизнь в гармонии с познанными законами, по которым развивается природа, общество и человеческое мышление. «Гегель, – пишет Энгельс, – первый правильно представил соотношение свободы и необходимости. Для него свобода есть познание необходимости. „Слепа необходимость, лишь поскольку она не понята”. Не в воображаемой независимости от законов природы заключается свобода, а в познании этих законов и в основанной на этом знании возможности планомерно заставлять законы природы действовать для определённой цели».

Далее Энгельс показывает, как свобода человека развивалась исторически. Он говорит, что «не подлежит сомнению, что добывание огня трением превосходит паровую машину по своему всемирно-историческому освободительному действию. … Ведь добывание огня трением впервые доставило человеку господство над определённой силой природы и тем окончательно отделило человека от животного царства. Паровая машина никогда не будет в состоянии вызвать такой громадный скачок в развитии человечества, хотя она и является для нас представительницей всех тех связанных с ней огромных производительных сил, при помощи которых только и становится возможным осуществить такое состояние общества, где не будет больше никаких классовых различий, никаких забот о средствах индивидуального существования и где впервые можно будет говорить о действительной человеческой свободе, о жизни в гармонии с познанными законами природы».

Исследовал понятие свободы и В. И. Ленин. «Свобода – великое слово, – пишет он, – но под знаменем свободы промышленности велись самые разбойнические войны, под знаменем свободы труда – грабили трудящихся» (Ленин В. И. ПСС. Т. 6. С. 9).

«Вся политическая свобода вообще, на почве современных, т. е. капиталистических, производственных отношений есть свобода буржуазная. Требование свободы выражает раньше всего интересы буржуазии. Её представители первые выставили это требование. Её сторонники воспользовались повсюду, как хозяева, полученной свободой, сводя её к умеренной и аккуратной буржуазной мерке, совмещая её с самым утончённым в мирное время и зверски-жестоким во время бури подавлением революционного пролетариата» (там же. Т. 11 С. 101).

«Всякая свобода, если она противоречит интересам освобождения труда от гнёта капитала, есть обман» (там же. Т. 38. С. 347).

«Общие фразы о свободе, равенстве, демократии на деле равносильны слепому повторению понятий, являющихся слепком с отношений товарного производства. Посредством этих общих фраз решать конкретные задачи диктатуры пролетариата, значит переходить по всей линии, на теоретическую, принципиальную позицию буржуазии. С точки зрения пролетариата, вопрос становится только так: свобода от угнетения каким классом? Равенство какого класса с каким? Демократия на почве частной собственности или на базе борьбы за отмену частной собственности? И т. д.» (там же. Т. 39 С. 281).

Раскрывая понятие равенства, Энгельс отмечает, что равенство «состоит, скорее в том, что из того общего свойства людей, что они люди, из равенства людей как людей, оно выводит право на равное политическое и – соответственно – социальное значение всех людей или, по крайней мере, всех граждан данного государства или всех членов данного общества. Должны были пройти и действительно прошли целые тысячелетия, прежде чем из первоначального представления об относительном равенстве был сделан вывод о равноправии в государстве и обществе и этот вывод даже стал казаться чем-то естественным, само собой разумеющимся…».

Далее Энгельс пишет, что у «греков и римлян неравенства между людьми играли гораздо большую роль, чем равенство их в каком бы то ни было отношении… Но пока существовала противоположность между свободными и рабами, до тех пор не могло быть и речи о правовых выводах, вытекающих из общечеловеческого равенства…

Христианство знало только одно равенство для всех людей, а именно – равенство первородного греха, что вполне соответствует его характеру религии рабов и угнетённых…».

С развитием производительных сил, как уже было отмечено, изменялось хозяйственное положение феодального общества. При переходе от ремесла к мануфактуре стали появляться свободные рабочие, которые договаривались с фабрикантами о найме «и, следовательно, противостояли им как равноправная договаривающаяся сторона…

Как только экономический прогресс общества поставил в порядок дня требование освобождения от феодальных оков и установления правового равенства путём устранения феодальных неравенств, – это требование по необходимости должно было скоро принять более широкие размеры. Хотя оно было выдвинуто в интересах промышленности и торговли, но того же равноправия приходилось требовать и для громадной массы крестьян…

С того момента, как выдвигается буржуазное требование уничтожения классовых привилегий, – продолжает Энгельс, – рядом с ним выступает и пролетарское требование уничтожения самих классов, сначала – в религиозной форме, примыкая к первоначальному христианству, а потом – на основе самих буржуазных теорий равенства. Пролетарии ловят буржуазию на слове: равенство должно быть не только мнимым, оно должно осуществляться не только в сфере государства, но и быть действительным, оно должно проводиться и в общественной, экономической сфере. И в особенности с тех пор, как французская буржуазия, начиная с великой революции, выдвинула на первый план гражданское равенство, – французский пролетариат немедленно вслед за этим ответил ей требованием социального экономического равенства, и требование это стало боевым кличем, характерным как раз для французских рабочих».

И Энгельс приходит к выводу, что «действительное содержание пролетарского требования равенства сводится к требованию уничтожения классов. Всякое требование равенства, идущее дальше этого, неизбежно приводит к нелепости».

Следовательно, уничтожение неравенства в марксизме означает уничтожение классов, условий для деления общества на классы. Но поскольку в основе деления общества на классы лежит закон разделения труда, постольку уничтожение неравенства классики связывают с преодолением подчинения человека разделению труда и товарному обмену на переходе к полному коммунизму. Это и будет означать наступление в действительной жизни требований свободы и социального равенства, которые согласно марксистской теории возможны только при полном коммунизме.

В 1875 г. в «Критике Готской программы» К. Маркс, критикуя составителей программы, – немецких коммунистов, – разъяснял: «Вместо неопределённой заключительной фразы в конце параграфа: „устранение всякого социального и политического неравенства”, следовало сказать, что с уничтожением классовых различий само собой исчезнет и всякое вытекающее из них социальное и политическое неравенство».

Относительно буржуазного понимания равенства, братства и демократии, Ленин писал: «Если фабрики, заводы, банки и все богатства страны принадлежат капиталистам, а рядом с демократической республикой мы видим крепостное рабство миллионов трудящихся и беспросветную нищету, то спрашивается: где тут ваше хвалёное равенство и братство? Нет! Где господствуют „демократы” – там неприкрашенный, подлинный грабёж. Мы знаем истинную природу так называемых демократий» (Ленин В. И. ПСС. Т. 37. С. 83).

Социальное равенство в коммунистическом обществе вовсе не означает равенства в нищете, как это пытается доказать буржуазная пропаганда. Коммунистическое равенство предполагает равенство в достатке, равенство в удовлетворении постоянно возрастающих материальных и нематериальных потребностей каждого человека, равные возможности формирования его личности, независимо от выполняемой им общественной функции.

Коммунизм предполагает удовлетворение потребностей каждого индивида через присвоение им произведённого обществом продукта, но без излишка, дающего возможность эксплуатировать чужой труд. Накопление излишков ведёт к формированию личности социального паразита, эксплуататора.

Именно против такой личности выступает марксизм. Классики в «Манифесте» ответили буржуазии, обвинявшей их в том, что они призывают к уничтожению личности вообще, следующим образом: «С того момента, – когда нельзя будет более превращать труд в капитал, в деньги, в земельную ренту, короче – в общественную силу, которую можно монополизировать, т. е. с того момента, когда личная собственность не сможет более превращаться в буржуазную собственность, – с этого момента, заявляете вы, личность уничтожена. Вы сознаёте, следовательно, что личностью вы не признаёте никого, кроме буржуа, т. е. буржуазного собственника. Такая личность действительно должна быть уничтожена». Здесь Маркс и Энгельс, конечно же, имели в виду не физическое уничтожение людей, а уничтожение отношений буржуазной частной собственности, в основе которой лежит буржуазное разделение труда. Буржуазное разделение труда, т. е. буржуазная частная собственность и является условием формирования буржуазной личности – условием, которое порождает социальное неравенство в современном обществе.

Теперь несколько слов о справедливости.

Испокон веков справедливость являлась одной из основных категорий этики. Справедливость – это понятие о должном, содержащее в себе требование соответствия деяния и воздаяния за него, соответствия прав и обязанностей, труда и вознаграждения, заслуг и их признания, преступления и наказания.

В экономической сфере справедливость – это требование равенства граждан в распределении ограниченного ресурса. Отсутствие должного соответствия между этими сущностями оценивается как несправедливость.

«Представление о том, – пишет Энгельс в „Анти-Дюринге”, – что равенство есть выражение справедливости, принцип совершенного политического и социального строя возникло вполне исторически».

Теперь, что такое социальная справедливость? Социальная справедливость — распространённый общественный идеал. Конкретное содержание этого идеала, а также название менялось на протяжении истории. Современное общее буржуазное представление о социальной справедливости на практике включает:

• равенство всех граждан перед законом

• обеспечение гарантий жизнедеятельности человека

• высокий уровень социальной защищённости.

Осуществление буржуазной социальной справедливости включает в себя и такие частности, как:

• обеспечение работой каждого трудоспособного

• достойную зарплату

• социальное обеспечение инвалидов и детей-сирот

• свободный доступ граждан к образованию, здравоохранению, культуре и спорту.

Коммунизм исключает грубую уравнительность распределения типа «всем поровну». Коммунистическое равенство означает одинаковое удовлетворение разных потребностей, так как одинаковых людей в природе не существует. При этом, однако, удовлетворяться будут не всякие прихоти, сверхпотребности, а разумные потребности, т.е. потребности без излишка, так как излишек дает возможность приобретать средства производства и эксплуатировать чужой труд. Таким образом, марксистская теория не имеет ничего общего с равенством в нищете, в чём её пытается обвинить буржуазия.

Как отмечалось ранее, чувство справедливости также заложено в человеке не богом и не природой, оно также не находится на уровне животного инстинкта. Это понятие, как и другие нравственные категории, имеет социальное происхождение – оно порождено отношениями людей между собой, то есть общественными отношениями. Вечной справедливости от бога или от природы не бывает. Справедливость всегда обусловлена имущественными отношениями, отношениями собственности. В классовых обществах понятие справедливости носит классовый характер. Что справедливо с точки зрения господствующего класса – несправедливо с точки зрения класса угнетённого. Понимание этого угнетённым классом происходит постепенно. «Пока тот или иной способ производства находится на восходящей линии своего развития, – отмечает Энгельс в „Анти-Дюринге”, – до тех пор ему воздают хвалу даже те, кто остаётся в убытке от соответствующего ему способа распределения. … Лишь когда данный способ производства прошёл уже немалую часть своей нисходящей линии, когда он наполовину изжил себя, когда условия его существования в значительной мере исчезли и его преемник уже стучится в дверь, – лишь тогда всё более возрастающее неравенство распределения начинает представляться несправедливым, лишь тогда люди начинают апеллировать от изживших себя фактов к так называемой вечной справедливости».

Пролетарское понимание справедливости, как элемента морали будущего, возникшего на нисходящей линии развития капитализма, требует ликвидации классовых различий, ликвидации условий для эксплуатации человека человеком. Согласно марксистской теории, только при условии высокого развития производительных сил; общего владения средствами производства и иными источниками существования всех; преодоления подчинения человека разделению труда и законам товарного обмена; планомерного производства и распределения могут быть достигнуты отношения социального равенства и вытекающей из этого равенства социальной справедливости.

Философские основы марксистской теорииМарксизм и религия